КРЫСИНЫЕ ГОНКИ

      Павел Дартс. Крысиные Гонки  pavel.darts@mail.ru

Часть 3. ВЫЖИТЬ В КРЫСИНОМ МИРЕ

***   КРУШЕНИЕ ВСЕЙ ЖИЗНИ – НАЧАЛО ЖИЗНИ НОВОЙ

СЛЕДСТВИЕ ГОСПОДИНА ГРОМОСЕЕВА

- Что у вас тут происходит, что у вас происходит?? – таким разгневанным, едва держащим себя в руках, Борис Андреевич Уполномоченного ещё не видел.

Антон Пантелеевич большими шагами мерил пустую теперь комнату бывшей девичьей «общаги»,  где на истоптанном полу остались лишь пыльные прямоугольники от прежде стоявших кроватей и валялся всякий мелкий мусор: мятые фантики от карамели, выжатый досуха тюбик зубной пасты, обёртка от прокладок… Приглашённый «на разбор» Борис Андреевич смирно сидел посреди комнаты на древнем канцелярском стуле, не забранном с собой «на пригорок» девчатами лишь по причине расхлябанности и неремонтопригодности.

Сидел смирно он по двум причинам, вернее даже трём: боялся что от движения стул под ним развалится; показным смирением старался смягчить бушующего шефа; и был несколько не в своей тарелке от сознания своей полной беззащитности: бойцы «летучего отряда» взяли в кольцо контору, и, судя по всему были готовы на самые крутые меры. А ну как что-то вскроется?.. из того, что вскрыться не должно? Хотя б частично? Борис Андреевич поёжился, стул опасно скрипнул – могут ведь и шлёпнуть тут. И очень просто – грехов ещё с Мувска накопилось не на один смертный приговор; а сейчас на вмешательство адвоката рассчитывать не приходится. Хотя на все другие случаи эта парочка «интеллектуалов» - журналист-политтехнолог и юрист, как раз то что надо; они и ждали «своего выхода» возле крыльца.

Бойцы Громосеева были как один экипированы в новенькую армейскую форму, хотя и устаревшего образца, не в «цифру», но новую, видать полученную со складов ДХ. Вооружены – не в пример Хроновской дружине с её двумя двустволками – несколькими автоматами Калашникова и самозарядными винтовками – Борис Андреевич не особо разбирался в типах огнестрельного оружия. У двоих, впрочем – помповые дробовики.

Сам Уполномоченный был экипирован как раз в офицерскую «цифру», перетянут портупеей, к привычному уже пистолету на поясе добавился короткий полицейско-десантный автомат, «ксюха», висящий у него за широкой спиной. Господин Громосеев своими немаленькими габаритами, коротко стриженной головой и раскатами гневного баса производил сильное впечатление, и Борис Андреевич благоразумно молчал, ожидая пока тот перебушует, чтобы потому уже «вставить свои пять копеек» и «объяснить ситуацию» - этого момента и «группа поддержки» ожидала.

- Ты посмотри что у тебя делается!!! – орал на него Громосеев так, что со двора испуганно заглядывали в окно его бойцы, - За два с половиной месяца целая череда трупов и бесследных исчезновений! Женщина эта, бизнес-тренер! – он стал загибать огромные пальцы, - Пропала и найдена убитой! Кстати, похоронили её?.. Где? 

Староста неопределённо пожал плечами, что можно было расценить и как «ну а как же?» или «разумеется», но можно было при желании интерпретировать и как «ну откуда же я знаю?..» Он действительно как-то упустил из внимания этот момент, перепоручив это неприятное занятие Хронову с его парнями, на что тот, кажется, в свою очередь благополучно забил болт. Не исключено что мадам Соловьёва до сих пор гниёт там же, в школьном подвале.

- Этот, коммерсант Мувский, что я привёз прошлый раз, Аксеенко Роман, - продолжал Громосеев, демонстрируя неслабую осведомлённость в озёрских делах, - Пропал, и с концами??

«Надеюсь что с концами» - подумал про себя староста, - «Не полезут они же в старые провалившиеся подвалы заброшенных домов?»

- Дальше – больше, я смотрю, у вас тут по-нарастающей! Убилась твоя хозяйка!! – «Я-то тут чо… со всякой старухой бывает…» - пожал плечами Борис Андреевич и опустил голову.

- Молодая девка вдруг кончает жизнь самоубийством! Парню из Мувска стреляют в лицо и он при смерти сейчас, в коме – это что, порядок??! – «Сволочь Хронов, не мог пару дней подождать!» - подумал староста, - «Нет, надо было именно перед приездом Громосеева счёты сводить! Ну, уедет Громосеев – я те покажу!.. Подставил меня, гад.»

- И даже Морожин, Костька Морожин, безобиднейший забулдыга, вдруг внезапно и бесследно исчезает! Я уж не говорю про эту форменную бойню в церкви, про это вообще будем отдельно разговаривать, это вообще ни в какие ворота!!! Ты посмотри что у тебя на подведомственной территории делается!! Ко мне в Никоновку пришла семья, жалуются: мало того, что их прогнали, не дали занять пустующий дом, который они брались сами привести в жилой вид, так им ещё и оружием угрожали!

- Кто это угрожал? – вскинулся было староста.

- Хронов твой любезный!! А – нормальные люди оказались, с руками и головой, сейчас в Никоновке обживаются, - так что, вы собираетесь всех беженцев ко мне переправлять??

- Ну, может Витёк и перегнул палку… но у нас и в самом деле тесно, и чем кормить? Сезон-то закончился. А дом тот совсем аварийный, ты просто не видел; они б там убились, и ты б потом меня же за это гнобил…

- Сейчас всем тесно! Нужно, плять, приспосабливаться! А не прогонять нормальных людей!

- Ну, может, Хронов… перегнул…

- Хронов! Ты здесь за всё отвечаешь!! Ты посмотри что у тебя делается: если считать на происшествия на количество жителей, так у тебя Содом и Гоморра, а не село!.. Сплошные, это, преступления!..

Получилась пауза. Опустивший вновь голову Борис Андреевич исподтишка метнул взгляд на Громосеева. Кажется, всё. Выпустил пары. Теперь, значит… выдерживаем паузу – и в добрый путь.

Наконец молчавший староста поднял голову. На его глазах блестели слёзы.

- Пантелеич! Что я могу сказать?.. Ты ж помнишь! Когда я сюда приехал, одними из первых – ты ж сам меня подбивал на заместительство! Я – не хотел. Ну не моё это – людями командовать, мягкий я для этого человек! Но – раз надо. Ночей не спал – всё думал, как лучше всё организовать. Коммуна вот. Посадки. Бытовые всякие вопросы. Дружина опять-таки, худо-бедно, но охраняют же! До последнего времени, вот до этого побоища в церкви, всё было более-менее – ни пьяных драк, ни краж. Но кто ж знал, что тут гнездо целое свито? Гнездо, не побоюсь этого слова, бандитизма и террора?! Я ведь не этот, не чекист в кожаной тужурке. Я – человек мирный, и без помощи, без полномочиев, противостоять банде, знаешь ли, не могу! Воля твоя, Антон, снимай меня с Помощников, и назначай кого знаешь!  Грязный мир, гнездо разврата.

В бездну мчится словно мяч:

Брат войной идет на брата.

Нет судей, но есть палач...

Теперь он смотрел снизу вверх прозрачными от слёз глазами в лицо Уполномоченному.

Возвышавшийся над ним скалой огромный Громосеев, только что такой гневный, начал смягчаться:

- Ну что ты, Андреич? Никто речь не ведёт о твоём смещении. Ты, действительно… человек гражданский; кем ты там до всего этого был-то? Бухгалтер? Но нужно ж того… следовать реалиям! Что у вас тут происходит, ты хоть можешь изложить? Свою версию событий, имею ввиду. Девчонки вот, я смотрю, перебрались отсюда зачем-то… Тут же центр деревни, тут – охрана; а они – в церковь, где только что убийства были, где ещё трупы лежат – как это понимать, чем объяснишь?? Слушаю тебя.

- Пантелеич… не смогу я сейчас связно изложить, мысли путаются! Ты лучше вот их послушай, представителей общественности – с утра тебя ожидают!

Он подошёл к окну и стукнул в него костяшками; заглянувшему в окно юристу кивнул головой на дверь: заходите, мол.

Через минуту в комнату вошли, поздоровавшись с Уполномоченным, юрист Вениамин Львович Попрыгайло; и журналист, он же в прошлом политтехнолог, Сергей Петрович Мундель-Усадчий, оба знакомые Громосееву – собственно, он их в Озерье и поселил. Нормальные, интеллигентные представители Мувской, а теперь деревенской общественности, люди корректные и образованные, хорошо по деревенским же меркам одетые, с достоинством на лицах, всем своим видом внушавшие доверие и уважение. Кто ж виноват, что волею обстоятельств столь достойные представители народа вынуждены сейчас пребывать в столь медвежьем углу?

Господин Громосеев, честный и добрый (что он тщательно скрывал) человек, видел перед собой сейчас троих корректных и интеллигентных людей, с открытыми и честными лицами, не чета скандалисту Морожину или вечно набыченному и себе на уме Вадиму, или судя по всему постоянно что-то замышлявшим «друзьям-Владимирам», и он с интересом и с удовольствием вступил с ними в беседу.

В течении беседы, а вернее уверенному и гладкому изложению событий из уст специалиста по пиару и бывалого юриста-адвоката, всё и выяснилось: действительно, судя по всему, тут в деревне свила себе гнездо мувская банда! Занимавшаяся убийствами и грабежами.

Теперь ВСЁ укладывалось в строку: и убийство мадам бизнес-тренерши, с которой конфликтовал, как оказалось, Владимир; тот, что в деревенских реалиях проходил как «Вовка»; и таинственное исчезновение их же квартиранта – наверняка с целью грабежа и последующего убийства, в чём уверена (вы можете её спросить!) его, исчезнувшего, вдова, то есть жена, Инна. С дочкой. И пропажа Морожина, который видимо что-то за ними заметил! И побоище у церкви, куда явилась банда, скорее всего, предъявить какие-то претензии своим подельникам. И, главное, у них, то есть у Владимира, который и осуществил в дальнейшем массовое убийство у церкви, включая и двоих связанных, и, судя по всему, подвергшихся пытке соучастников, оказался автомат! А это значит что он изначально причастен к преступному промыслу – хищению оружия, а, возможно, и к тому нашумевшему инциденту в Никоновке – вы, конечно, помните, Антон Пантелеевич! – когда, вы сам рассказывали, была вырезана целая семья, похищено оружие, а дом сожжён!

- Как юрист, принимавший участие во множестве уголовных дел, связанных с убийствами, и с действиями организованных преступных групп, я вижу тут прямую взаимосвязь! – витийствовал Попрыгайло. Он чувствовал себя теперь на своём месте, - неважно что тут нет сотен устремлённых на него взглядов! Он знал, он был горд собой: теперь, как и всегда, нужно просто правильно подать факты – и тот ублюдок, что недвусмысленно угрожал ему оружием «на пригорке», получит от органов власти, которую сейчас олицетворяет этот здоровенный дебил в камуфляже, всё что ему причитается! Вечный «бан», то есть «стенку», или путешествие в Оршанск в спец-отдел Оршанского УВД, что по сути ту же стенку и означает. Главное – грамотно и последовательно изложить факты. Интерпретировать их.

Был у него автомат – был. Был его соседом пропавший Роман Аксеенко – был. Конфликт с Соловьёвой? – кто напряжётся, вспомнит-подтвердит – был и конфликт. Трупы – так и сейчас возле церкви в наличии. Как и «пленные». Ну и всё!!

- …и естественно, в атмосфере террора, в которую погрузили мирную прежде деревню эти двое отщепенцев, негодяев, а вернее – трое, не забывайте – с ними был и этот бывший, якобы, работник правоохранительных органов, с внешностью как у Франкенштейна; в этой жуткой атмосфере не выдержала психика и у Надежды Приходько, осуществившей в период прогрессирующей депрессии акт суицида! Люди запуганы! Даже члены добровольной Дружины не могут теперь чувствовать себя в безопасности – напомню про вопиющий случай: командир Дружины, Виктор Хронов, был зверски избит хулиганом, примкнувшим к бандитской троице, Ильёй Лагутенко! У всех на глазах, совершенно неспровоцированно!  И никто не рискнул вмешаться – ибо там был и угрожал своим бандитским автоматом Владимир, только что застреливший более десятка безоружных человек! Два дробовых ружья Дружины – слабая защита от автоматического оружия в руках умелого и подлого негодяя! Потому никто не рискнул вмешаться в избиение, хотя все были искренне возмущены!

- И именно поэтому Хронов застрелил по сути этого Илью поздно ночью, так? – хмыкнул Громосеев, слушавший весьма внимательно, - И потому он, Хронов, сейчас скрывается в лесу, не рискуя явиться для следствия?

- Его можно понять! – рубанул рукой Попрыгайло, - Он напуган! Он не верит в справедливый суд! Ведь он один по сути вынужден противостоять целой банде! С двустволкой против автоматов!

- Ну вы это, говорите да не заговаривайтесь. Каких «автоматов»? Как я понимаю, автомат был там только один, и применялся он только по бандитам!

Антону Пантелеевичу, честно говоря, произошедшее пару месяцев в Никоновке массовое убийство было только на руку; и, несмотря на то что при этом погибли два совершенно гражданских человека: местная шалава Любка и хозяйка дома, бабка одного из погибших, он был втайне благодарен тем, кто «решил» этот больной для него вопрос.

Двое никоновских вооружённых дезертира-мотоциклиста были совершенно неуправляемы, открыто и нагло противопоставляли себя Уполномоченному от Администрации; и он предвидел с ними массу проблем. В общем-то всё тогда получилось вполне удачно… хотя, конечно, как Уполномоченный, он обязан расследовать, пресечь и всё такое… Многие вопросы тогда снял узбекский нож – пчак, найденный возле убитой во дворе собаки, как и найденные в сарае пакетики с насваем и явно принесённый взломщиками гвоздодёр - всё списали на банду гастарбайтеров, кочевавшую в округе.

И вот теперь опять автомат! Тот или не тот – а кто это теперь узнает? Времена баллистических экспертиз ушли в безвозвратное, кажется, прошлое…

- …И что значит «один»? Вы тут зачем, а? Вас никто не просит устраивать тут бои, но сигнализировать-то о происходящем вы можете?

- Антон, ты помнишь, я постоянно тебе сигнализировал, по-сто-ян-но! Что нездоровая обстановка, что нет сил противостоять, что назревает!.. Ты отговаривался занятостью и велел «не нагнетать» - вставил староста.

- И вот теперь нарыв лопнул! – подхватил журналист, - Двор церкви залит кровью и завален трупами! Убита масса наших граждан, прихожан! Бандит с автоматом скрывается в окрестных лесах; люди вешаются от безысходности и отчаяния! Население парализовано ужасом! Вы уедите – а мы опять останемся один на один с этим вооружённым зверьём??

- Уедите… - теперь Громосеев был смущён, - Разберёмся мы прежде чем уехать… Не нужно нагнетать!

Он запнулся, вспомнив что только что эту фразу ему поставил в вину староста.

- … И оружие. Оружие! – продолжал юрист, - У нападавшую на церковь банду было оружие: два или три ружья, это как минимум! После произошедших убийств, в которых приняли самое непосредственное участие мой домохозяин, Вадим Рашидович Темиргареев, личность тёмная и, не побоюсь этого слова, подлая, в чём я неоднократно убедился проживая с ним в одном доме; и его жена и дочка, ружья исчезли! Я имею обоснованное подозрение что они были похищены означенным Вадимом Темиргареевым, и его семьёй, для дальнейшего преступного промысла!

Тут не выдержал уже и Громосеев:

- Разберёмся и с Темиргареевым! Вы же, в свою очередь, не забывайте, что вы живёте в его доме; а он по службе, по бывшей службе, я имею ввиду – я запрашивал Мувск – характеризуется только положительно. Прекрасный профессионал, участник вооружённых конфликтов в горячих точках, имеет ведомственные и гос-награды. А вот на вас никакой информации почему-то не поступило. Отсутствует в базе данных. Ровно как и на вас, Борис Андреевич… - он кивнул старосте.

Артист вздрогнул так, что предательски скрипнул под ним стул. Вот сволочь! Да он ещё запросы шлёт?? Оооо, это не к добру, совсем не к добрууууу… что-то нужно делать. Что-то нужно решать!

Но сам Борис Андреевич лишь недоумённо и скучающе пожал плечами.

Юрист и журналист ещё что-то, перебивая друг друга, говорили, но видно было, что Уполномоченный какие-то выводы для себя уже сделал и слушает их вполуха. Наконец он остановил их:

- Ясно, господа, уже повторяетесь. Вот что сделаем: вы двое сейчас пойдёте по домам… эээ, собственно, вы, Вениамин Львович, ведь у Темиргареева квартируете? Значит, вы с нами; а мы направимся для начала к нему; а потом к Владимиру Хорю. Или они же соседи? Как я понял, зачинщик и главный «герой» произошедшего сегодня деревню предусмотрительно покинул… ну так мы побеседуем с его…

- …подельником! – поддакнул юрист.

Громосеев неодобрительно взглянул на него:

- Побеседуем с гражданином Хорем. Его, как я понял, пока что никто ни в чём не обвиняет, кроме что он состоит в приятельских отношениях с Владимиром, к которому имеется ряд вопросов…

- Да, конечно, никто не обвиняет; но вы должны учесть все факторы!.. – Попрыгайло устремился вслед за выходящим Громосеевым, - И фактор «приятельских отношений» очень существенен, очень! Это подельники, соучастники, я вам говорю по личному юридическому опыту! К тому же их уровень обеспеченности намного превышает средний по деревне, что, несомненно, свидетельствует о наличии преступных источников доходов!..

- Разберёмся! – раздалось уже от входной двери.

Староста, наконец, осторожно встал со стула, секунду смотрел на него, затем с силой пнул – стул разлетелся на части. Староста направился вслед за уполномоченным.

На улице ждал сюрприз: «отрядовцевами» Громосеева командовал Гришка, то самый «ухарь Гришка из Никоновки», хулиган и дебошир, здоровый амбал и постоянный предводитель всех отморозков в округе, неоднократно привлекавшийся за «хулиганку» ещё в прежние времена. Тот самый, которого так качественно отделал, предварительно «ослепив», своими «секретным фонариком» Вовчик во время памятной драки на «дискотеке знакомства». Борис Андреевич тогда хорошо запомнил его.

Тогда да, ещё было почти всегда электричество, и ещё танцевали…

Громосеев быстро распорядился:

- Григорий! Выдвигаетесь вон к тому дому – Вениамин покажет; окружаете его, исключаете возможность покинуть территорию участка. Насилие не применять!.. по возможности. Оружие применять только строго по моей команде, не раньше!

- Есть! – по военному козырнул к щегольски заломленному защитного цвета кепи Гришка и, на ходу распоряжаясь, повёл почти бегом своих бойцов к намеченному пункту окружения. Уполномоченный со старостой двинулись за ними.

- Антон! – вполголоса спросил его ошарашенный нечаянной встречей Борис Андреич, - Это ж Гришка! Своим глазам не верю! Это ж тот самый, что со своими дружками тут приезжал, в дебоше участвовал! Потом огрёб – и с концами. Ты ж говорил, что отморозкам оружие – никогда?..

- Говорил… - согласился Громосеев, - Только что ж с ним делать? С селе среди молодёжи авторитет он имеет, парни его слушаются. А он… он меня слушается. Глупо было бы его не использовать. А так он под присмотром. Не натворит ничего в моё отсутствие. Ну и польза от него всё ж – здоровья у него с избытком! А так – ну, отринул бы я его от отряда, не доверил оружия – и что? Вокруг него бы альтернативный отряд бы сформировался, оружие где-нибудь бы сами достали – и получили бы мы готовую банду! А так он способствует поддержанию правопорядка – под моим руководством.

- Вооон оно што…

- Да, Андреич, это политика – все факторы учитывать надо! Это тебе не «дважды два всегда четыре» – тут нужно человеческий фактор задействовать. Так что Гришка теперь не хулиган, а очень даже полезен.

- Вон оно што… - снова повторил староста. В его мозгу зароились новые мысли. Политика, говоришь?..

Но когда прибыли к «блокируемому» дому, уверенность Громосеева, что «Гришка теперь способствует поддержанию правопорядка под моим руководством» была резко поколеблена: во дворе лежал перед крыльцом Вовчик с окровавленным лицом; а Гришка остервенело пинал и отмахивался своим дробовиком от бешено нападавшего на него Артишока. Громосеев не успел вмешаться – отскочивший на пару шагов так, чтобы натянувшаяся цепь не давала собаке его достать, Гришка вскинул ружьё – грохнул выстрел, и собаку отбросило.

- Атт-ставить!! – закричал Громосеев, но было уже поздно. Несчастный Артишок, честно бившийся на защите своего хозяина, был убит наповал; только брызнули в стороны мозги и полетели окровавленные клочья чёрной шерсти.

- Это что здесь происходит?? – заорал Громосеев.

- Эт-та… собака напала! – оправдываясь, сообщил Гришка, - Вот! Штаны порвала! Я защищался.

- Я видел как ты защищался! А этот – он указал на лежавшего Вовчика, - Тоже напал и тоже штаны порвал тебе??

- Это ж, товарищ Уполномоченный, тот самый! Ну, мы ж вам рассказывали! Который на танцах на нас напал, ослепил, сука, потом бил нас! Пацаны его сразу узнали! Это ж он! Гад!

- Какого чёрта!! Я приказал дом окружить и стеречь! Я не говорил входить за ограду, и, тем более, избивать хозяина!!

- Я только заглянул… тут он вышел, и эта… бросился на меня!

- Идиот!! Сдать оружие заместителю и чтобы не показывался мне на глаза до отъезда! Кто-нибудь – помощь ему окажите! – он указал пальцем на с трудом поднимавшегося с земли Вовчика. Из дома выскочили две «коммунарки», Валя и Ольга, остававшиеся в доме Вовчика во время избиения, помогавшие ему укладывать вещи для переезда, в то время как остальные девушки обустраивались «на пригорке». Испуганно поглядывая на Громосеева и понурившегося Гришку, отдавшего дробовик одному из своих парней, они стали помогать подняться Вовчику.

Староста за спиной Громосеева злорадно улыбался: вот и одним врагом, собакой, стало меньше! Никто ведь не знал что этот пёс – Артамон его, кажется, звали? – был невольным свидетелем расправы Дьявола-Артиста над семьёй его хозяев, потом, сволочь блохастая, убежал в лес – и вот ведь, какими-то неисповедимыми путями вновь оказался по соседству, да ещё сторожа хозяйство «у Вовок». Конечно, он сразу невзлюбил старосту… хорошо хоть «свидетельских показаний» от него можно было не ждать; ну а теперь и его «гав-гав» кончились! Смотришь, вскоре и его очередного хозяина вслед за псом отправим! А дисциплинка-то в отряде у Громосеева… хромает! Ничем не лучше чем в дружине нашего-то идиота, Хронова! Эт-то хорошо… это надо использовать! Ишь как Гришка-то на Уполномоченного недружелюбно смотрит!

- Антон Пантелеич! Я тут побуду, пока вы с соседом его поговорите, с Вадимом. Посмотрю чтоб всё в порядке.

- Да. Останься, Борис, присмотри за порядком. Пусть парню кровь остановят… что у него руки и грудь перевязаны, что за бинты?

- Он бандитами в церкви порезан! Ножами! Сильно! Когда те на прихожан напали, Вовчик не спрятался как некоторые, а дрался с ними! Как и наш бригадир, Екатерина! Если бы не он, они бы там всех убили! – недружелюбно глядя на Громосеева, поведала одна из девушек, - Он людей спасал, что здесь, что тогда, в лесу на поляне, что на танцах; а вы… ваши парни его бьют!

- Бандитами порезан? Не знал, не знал… Ладно, разберёмся! – Громосеев произошедшим был смущён, но виду старался не подавать, напротив, постарался подать как «так и надо» - Вот оно как и бывает, когда встревают в драки! Не от одного, так от другого получит! Почему не сиделось тихо-мирно?? Постоянно с такими сталкиваюсь – что здесь, что «до всего этого», в Мувске! Есть такая порода людей – склочники! В каждой бочке затычка! Мирная жизнь – они «в интернетах воюют», чуть запахло жаренным – в реальной жизни свои правила устанавливать начинают!

Девушка протестующее хотела что-то сказать, но он отмахнулся от неё:

- Защитнички справедливости, чёрт бы их побрал! Сидели бы тихо, растили картошку. Нет, надо выступать, встревать в конфликты! Окажите ему помощь! И – следи, Андреич, чтобы тут без эксцессов, пока я с Темиргареевым буду беседовать. А то знаю я вас – то «сама собака напала», то «сама в погреб упала»! То «с собой покончил!» - он метнул гневный взгляд на Гришку поодаль. Судя по всему, что-то в этом духе уже было в Никоновке, - Деятели! Фролов! Обеспечь охрану!

И он отправился через калитку во дворе к соседям Вовчика, в дом Вадима.

***   ДВЕ ВАЖНЫЕ БЕСЕДЫ

***  РАСКУЛАЧИЛИ!

***  ПОХОРОНЫ И ПЛАНЫ

***  МОЙ ЧЁРНЫЙ ПИСТОЛЕТ

ДЕРЕВЕНСКАЯ  ПОЛИТИКА

Без происшествий удалось миновать пост на дороге к коттеджному посёлку. На посту было безлюдно, над бетонной будкой вяло трепыхался серо-синий флаг Региональной Администрации; постовой безучастно курил, сидя на стуле опёршись в опору шлагбаума, и лишь чуть повернул голову, провожая взглядом проехавшего поодаль мотоциклиста.

Вот и знакомый посёлок.

Прежде такой красивый и приветливый, теперь он был какой-то настороженный, насупленный, готовый дать отпор: красивые, ажурные прежде в большинстве заборы, часто из дорогого литья или кованые, теперь были заложены кирпичом; сами заборы поверху, как и ворота, «украсились» поблёскивающими на солнце спиралями «егозы»; кое-где многозначительно видны были электрические изоляторы, служащие опорой для колючей проволоки – ого, и до этого тут дошло?.. Слышался лай собак, и не каких-то домашних шавок, а серьёзных таких, чувствуется что больших барбосов.

Но, тем не менее, ни на повороте к посёлку, ни на въезде в посёлок Владимира никто не остановил, не сделал попытку обыскать, даже не проверил документы, что его озадачило – неужели тут так всё беспечно? Или… или каждый сам за себя, и никакой общей организации?..

Мотоцикл негромко протрещал по центральной улице и докатил его к знакомому повороту. Как чувствовал! – на подъезде он сбавил скорость и подкатил к свёртку почти бесшумно, самокатом.

У знакомых ворот между красивыми, выложенными гладкими валунами, столбами, стояли две машины. Полицейские машины. Небольшой фургон и легковой Опель, сине-белой полицейской расцветки, с гербами местной полиции на передних дверцах и с выключенными мигалками. С наспех наклеенными поверх гербов красными надписями «Суверенная Полиция Региональной Администрации Края». Два автоматчика в бронежилетах и касках сидели на подножке микроавтобуса и курили.

Ворота были приоткрыты, там кто-то двигался.

Вот так вот. Приехал, блин, в гости…

***

С утра у Вовчика разболелась рана, поднялась температура; и он с трудом настоял чтобы пойти с девчонками в поле – Катька вместе с подругами хотели оставить его дома. То есть «на пригорке»; отлежаться, и, может быть только помогать Отцу Андрею, или, «в миру», Андрею Викторовичу класть печь в хоз.здании, спешно превращаемом в общежитие.

Конечно, обстановка накалялась: Аделька ночью бегала к своему Илье, который по-прежнему был без сознания; его мама сказала, что «приходили хроновские», тоже… посмотреть. Уходя бросили «Пусть только поправится, мы ему объясним как на командира наезжать!». Плакала. Просила не приходить больше – боится за неё… Кажется, можно было ждать наезда со дня на день. Хроновские парни, обзаведясь винтовками, стали наглыми; сейчас, когда вся деревня копалась в огородах, они, бездельники, почувствовали себя настоящей властью.

Потому Вовчик и настоял. Если столкновение неизбежно – нужно быть всем вместе. Вадим бы… но тот обособился; теперь он всей семьёй тоже спешно занимался уборкой, подготовкой закладки урожая на хранение, и даже, кажется, предпринял какие-то шаги для нормализации отношений со своим квартирантом, юристом. Тот тоже с семейством копался на выделенном ему участке, драка ему тоже была сейчас не нужна… На Вадима надежды было мало.

Собирались как обычно: две больших тележки, каждая о четырёх авто-колёсах, нещадно скрипевших в осях несмотря на постоянную смазку – для сух-пайка и воды в поле, для урожая с поля; тележки хорошие, тележкам в деревне завидовали… Туда же набросали сетки, мешки, лопаты и вилы, вёдра - и плащи, дождевики – небо с утра начинало хмуриться. Бледно выглядевшему Вовчику даже предложили лезть туда же, типа отвезём, товарищ Сухов, то есть, ой, господин Хорь, хи-хи – девки тоже провели параллели и вовсю троллили его теперь старым фильмом; но он отказался, шёл, держась за бортик. Только положил в телегу большую сумку – девки не переспросили что в ней, только переглянулись понимающе.

То, что он в этот день попёрся в поле, и даже то, что Вовчик, чувствуя себя неважно, не впрягся в работу, а больше тусовался возле тележки, подтаскивал пустые мешки и сетки, держал их под ведро; а главное, настороженно зыркал по сторонам, по сути и спасло от серьёзных неприятностей.

Четверых орлов из дружины он заметил первым, издалека, хотя те довольно комично крались, стараясь подойти незамеченными поближе.

- Наташ… Наташ! Голову не поднимай и не оглядывайся! – зашептал он девушке, которая в это время пересыпала картошку в мешок, который он держал, - Там вон хроновские орлы крадутся, четыре штуки.

- Ой… я…

- Молчи давай. Вот. Тебе, Катьке и… и Вере отдай. ПотИху. Ну и – как я говорил, первые не влезайте.

- ПонялА. – Девушка приняла в ведро увесистый свёрток из Вовчиковой сумки и, как и было сказано, не оглядываясь, держа ведро с торчащим из него пакетом за собой, пошла к девчонкам. Не, нормально проинструктировал… тоже озираться не стали, потусовались в кучке, и опять распределились… только как бы случайно уже полукругом охватывая тележку и стоявшего около неё Вовчика. А так – чо, работают девчонки… головы не поднимая, ага. Это точно их Катька расставила! – с теплом подумал Вовчик, и вновь стал как бы по делу шебуршиться на тележке, перебирая сетки и мешки. Блин, пыльные какие мешки… сумку засру совсем… хорошая сумка была… ага, пошли!

Изображая из себя не то коммандос, не то индейцев в загонной охоте на носорога, четверо орлов «имени Че Гевары» подобрались возможно ближе к полю, к краю, где ещё были кое-какие кусты; дальше начиналось поле, совсем голое и перекопанное, лишь с кучками пожухлой ботвы. Вовчик искоса наблюдал: не, стрелять не будут. Это… предъявлять чего-нибудь идут; понты типа метнуть. А что не метнуть-то – Вовка с автоматом у всех на глазах ушёл; Вадима с его семьёй и арсеналом поблизости нету – что не покуражиться-то? Над безоружными. А у самих – видно-то чётко, правильно Вовка про короткоствол говорил и преимущество скрытого ношения, - два ружья, вернее ружьё и винтовка. Из тех что Громосеев привёз. А, и сам Лемешевский кажись? Ну-ну…

Четверо парней, посовещались, и, видимо решив что Вовчик теперь как на ладони, сбежать уже не успеет – о сопротивлении им они и не помышляли; девок же, явно ставших бы протестовать, можно было отбуцкать прикладами и парой дубинок, - открыто направились теперь к тележке, возле которой их уже ждал Вовчик. А рядом высился невысокий курганчик из капустных качанов. Пошли, поплёвывая семечками – теперь, как с куревом резко похужело, семечки завоевали большую популярность. Прямо как в каком-нибудь старом кино про шантрапу – идут, поплёвывая сёмки. У Лемешевского винтовка за спиной, другой парень – да, это опасней, - держал дробовик цевьём на сгибе левого локтя, - под ковбоя, что ли, косит? Так здоровенный дробовик не коротенький винчестер; впрочем пусть выделывается, ага. Скосил глаза – и работавшие совсем поодаль односельчане тоже все повыпрямлялись, зрят на происходящее.

Когда парни подошли на расстояние окрика, когда уже нельзя было делать вид что их не замечают, Вовчик выпрямился, и, не выходя из-за тележки, окрикнул их:

- Мишка! Лещинский! А чо вы прётесь, чо здесь забыли?

Катька метнула на Вовчика опасливый взгляд – как-то это не очень уверенно у него прозвучало, вопрошающе; не боится ли Вовчик?

Те, не отвечая, продолжали движение, криво усмехаясь – во, блин, как быстро ощущение «я – власть» с головой накрывает! Ну да, ну да, они ж теперь крутые! С ружьями и дубинками. Типа тех… мотоциклистов. Тоже были круче чем варёные яйца. Ага. Так подумал Вовчик и стал уже спокойно и молча их ждать. Ждали их, выпрямившись от земли, от картошки и коммунарки.

Подойдя совсем близко, метров на десять, Лещинский как старший выплюнул в очередной раз шелуху и нахально произнёс:

- Собирайся. С нами пойдёшь.

- Чо бы вдруг?

- Там узнаешь. Давай побыстрому.

- Да иди ты! – сразу пошёл на обострение Вовчик. А что тянуть?

- Чи-и-ивооо?? – Лещинский перекривился презрительно; парни тоже были, видно, возмущены что лох ещё возникает, - всё же как мало надо чтобы нормальные в прошлом пацаны превратились в натуральных гопов: всего-то дать им оружие и ощущение вседозволенности: ну так, они теперь «власть!»

А ведь раньше их с Вовкой в деревне уважали и, особенно после этого побоища, побаивались… - подумал Вовчик, - И меня после драки на дискотеке… хотя, конечно, больше Вовку после гастеров, он ведь там всех пострелял. А я, типа, не при делах. Не уважают! Ну ладно… - он покосился на девчонок, внимательно следящих за разговором, - Ладно…

- Быстро ноги в руки – и почесал сюда!! Или ты на пизд.лях ща побежишь! – врезался в диалог один из «бойцов».  О, блин! Вечер перестаёт быть томным? Впрочем до вечера ещё… так, девчонки смотрят?!.

- Ну-ка, Лещь, руки задрал нах!! – по-возможности грозно рыкнул Вовчик и рванул, доставая, из-под грязных мешков автомат. Отчётливо клацнул затвор.

Перемена в мироощущении случилась разительная, и произошла у всех на глазах: увидев оружие, все четверо, что называется, «сильно изменились в лице», - но это литературное выражение немного неточно выражает произошедшую с четвёркой перемену; точнее, как ни грубо оно звучит, подошло бы распространённое интернет-выражение «посрали кирпичами».

Парни были ошеломлены; и, знаете ли, побольше, чем любой, не видевший несколько дней назад кучу народу посечённых из этого, или такого же автомата; кому не приходилось копать могилу и укладывать в неё тела убитых. Мгновенно на лицах четвёрки появилось полное понимание ситуации; мягко говоря «они оробели» и остолбенели - но не все.

Чёрт знает что взбрело в голову Лещинскому; очень может быть что он решил что сейчас Вовчик просто возьмёт и пристрелит его за близость к Витьке; а может он Витьку боялся больше, чем смерть от вовчиковой пули, - только он вдруг вскрикнул, толкнул навстречу Вовчику стоявшего рядом парня, и метнулся в сторону.

Тут же раскатисто грохнул выстрел, - кочан капусты на вершине пирамидки разлетелся брызгами и ошмётками. Парень, которого Лещинский толкнул, упал на четвереньки; ещё у одного тоже подкосились ноги и он упал на колени; ещё один стоя глупо и по-детски поднял вверх руки, «сдаваясь»; ружьё упало на землю. Но Лещинский вдруг метнулся назад, и, по-заячьи петляя, помчался назад же, в деревню. Он даже упал пару раз, шарахаясь из стороны в сторону. Винтовка подпрыгивала на ремне у него за спиной.

Вовчик сместился чуть в сторону и навскидку взял на прицел удирающего врага. Лещинский петлял из стороны в сторону натурально как заяц, скачущий от настигающих собак; понятно что так он хотел увернуться от непременных, как он ожидал, пуль в спину. Вовчик секунды помедлил, провожая его через прицел – его можно было срезать несколькими быстрыми одиночными, или очередью, пока он не убежал далеко, - но Вовчик опустил автомат. Винтовки, конечно, жалко, но… ещё не пришло время открыто убивать друг друга. «Сорвём, блин, уборочную!» подумал он и совсем опустил автомат, давая беглецу уже окончательно скрыться за кустами.

Оглянулся. Катька понимающе покивала. Коммунарки окружили теперь уже троих «хроновских бойцов», подняли ружьё; Аделька выгребала из карманов у парня патроны; Лика угрожающе – демонстративно раскачивала на виду у парней самодельный кистень с шестернёй на тросике. Те имели бледный вид. Вдали, видно было, спешно собирались и драпали с поля другие «колхознички». Почувствовали, что пахнет жареным.

            Наташа с удовольствием рассматривала дымящуюся трубу у себя в руках:

- Как бахнуло, девочки!..

- Дура, всю капусту попортила.

- И не всю. Зато как разлетелось! И какой эффект! Хорь, дай ещё патрон!

- Да уж, эффект. Вроде на воздухе, а аж уши заложило. Э, тоже на карачки упал, слышал?? Сел на жопу, кому говорят!

- На, Нат, у этого вроде такие же… - протянули ей отобранные у парня патроны.

- Угу… вот… Распёрло. Не достаётся. Подковырнуть чем… не, здОрово бахнуло, я не ожидала!

Вовчик, быстро оценив обстановку, скомандовал:

- Так. На сегодня работы закончены. Этих – связать. Руки, в смысле. С собой их возьмём, вдруг Хрон надумает чего резко предпринять – прикроемся. Да не трясись ты, не трясись, семечками подавишься! – бросил он бойцу, у которого началась нервная икота, и из раззявленного рта вместе со слюной поползли разжёванные сёмки, - Нафиг ты нужен; переговорим с твоим «начальством» и вернём тебя мамке… Женькой же тебя зовут? Встали, бойцы апокалипсиса, нах! Девчонки, всё-ё! Быстро, грузимся.

И уже Катерине с подругами:

- А не, не надо, пожалуй, им руки вязать. Они осознАли. Пусть в темпе помогут мешки погрузить – они джентльмены или как? Девушки тут надрываются на чёрной работе…

- Мешки с цементом и кирпич ещё, Вовчик. В пристройке на пригорке. Надо перетаскивать, место освобождать. Батюшка сказал.

- Во-во-во! Кирпич и цемент. Потрудятся немного во благо; это им не с дубинками и ружьями по деревне нарезать! Ишь, шурупов навертел в дубинку-то – прям окопный вариант времён первой мировой, хы. Конфискуется. Ну, за дело!

***

А в «штаб-квартире дружины» Лещинский, захлёбываясь, рассказывал столпившимся вокруг него соратникам и Витьке:

- … в засаду! Попали. Да!.. Напали. У них стволы!..

- Откуда?.. – недоверчиво спросил Витька.

- Не знаю!.. А у Вовчика – автомат! Тот самый, наверно! Мы, дураки, с чего решили что Вован так с автоматом и ушёл! Оставил, небось, где; а он теперь достал! По мне… из автомата!..

- Стре-елял?? Чо ты врёшь, Лещь, мы бы слышали! Там один выстрел был.

- Стрелял!.. То есть эта… он мог стрелять, но я уворачивался! Перекатывался, петлял! – Лещинский тут же и изобразил, как он уворачивался и петлял, «уходя из-под огня». Все со вниманием смотрели.

- А выстрел – шарахнули по нам из дробовика! У них короткие такие дробовики, типа обреза!

- По кому «по нам»? По пацанам?

- Да не знаю я…

- Пацанов кого застрелили?? Ранили??.

- Я не знаю… я прям сюда!

- Во, бля, попали!.. – Хронов задумался. Ситуация грозила осложнениями: не выполнено распоряжение БорисАндреича, это раз. Взяты в плен или убиты – это ещё предстоит выяснять, - целых трое бойцов, - это два. И, главное, отобрано ружьё… Ружей мало, бля, а тут не просто потеряли или сломали, а считай отдали врагу! Бля, увеличили его огневую мощь! Вот бля!.. Борис Андреевич…

Он неожиданно саданул по лицу своего заместителя.

- Аааа!! За что, Харон?? – Лещинский брякнулся на пол, закрывая лицо руками, - Я же… я же винтовку спас!

- Мудила! Чего попёрлись к ним толпой?? Почему сами не стреляли? Завалить надо было гада, и никто бы слова не сказал!

- Ви-итя… - Лещинский сидел на полу и всё ещё закрывался руками, опасаясь что его будут бить, - Мы ж не знали!.. И ты просто сказал: «Иди с ребятами и приведите его! Если девки выступать будут – отбуцкайте их!» Мы ж не ожидали!.. И ты не ожидал, правда же??..

- Поговори ещё, козёл! – Витька занёс ногу чтобы пнуть, но не ударил, - Это ты всё просрал! И пацанов, и ружьё просрал!! Думать надо было как дело делать, скот-тина! Ууу!!..

Лещинский быстро, на пятках и локтях, отполз в сторону. Парни, расступившись, кто с испугом, кто с сочувствием, внимали происходящему.

В сенях затопали, все оглянулись. Вошёл Борис Андреевич и неизменный его сопровождающий Мундель, с портфелем. Витька обмер. Староста улыбнулся ничего хорошего не обещающей улыбкой:

- Что, Витя, творишь суди и расправу?

Парни из дружины с приходом Бориса Андреевича как-то выдавились по стенам. Прошло то время, когда Борис Андреевич в деревне был просто старостой, ответственным за порядок и отчёты в основном, за распределение прибывших и отсутствие эксцессов, ругался с самогонщицей, организовывал быт коммунаркам и распределял землю под огороды; теперь он всё больше становился нечто бОльшим, и все это чувствовали. От него всё больше и явней исходила некая починяющая людей сила, злая, но противостоять ей было явно себе дороже. И потому чуть ли не толкая друг друга парни ломанулись из комнаты и из дома не по команде командира, Хронова-Харона, а просто по бессловному кивку на дверь Бориса Андреевича.

Встал с четверенек и тоже убрался из комнаты Лещинский. Остались втроём.

Как только хлопнула за последним выходящим входная дверь, Витька, не стесняясь Мунделя, брякнулся на колени:

- Хозяин!.. Хозяин, прости!..

Это понравилось. Борис Андреевич походил вокруг живенько поворачивающегося за ним Витьки. «Хозяин» - это хорошо. «Хозяин!» Дьявола ведь «там» и называли так: «Хозяин». Когда нельзя было вслух произносить настоящее его имя. «Хозяин!» А, хорошо! Вот подлец, выкрутился!..

И он уже без злобы и даже с некоторой симпатией посмотрел на стоявшего на коленях Витьку.

- Никто ж не ожидал… откуда автомат опять?? И стволы… там же всё этот мент забрал, мы не ожидали… - затарахтел тот.

- Пасть закрой. – посоветовал староста и Витька сразу замолчал, как выключился, - Оскандалились, значит… В очередной раз вся деревня будет знать, что о дружину и о её командира можно ноги вытирать… Сволочь.

Вздохнул и подвигался у стены Мундель, присел на стульчик, положив неизменный свой портфель себе на колени:

- Может и ничего. Конечно, плохо, что в очередной раз показали свою неспособность к организованным решительным действиям; однако это происшествие можно будет подать как жест доброй воли, как нежелание проливать кровь односельчан; а с их стороны – как разбой и нападение на законных предст…

- И ты. Тоже пасть закрой.

Журналист тут же смолк. Староста опять походил.

- Кому «подать», Мундель ты натуральный? Кому это сейчас интересно, все эти «подачи»? Вот если бы Витькины сопляки завалили там этого Вовчика, можно бы и с парой девок – вот тогда можно было бы что-то и озвучивать, «освещать событие в нужном ракурсе» и давать правовые оценки. А сейчас всё просто: нас… вернее, их, просто и незатейливо поимели. Меньше десятка девок и один полуинвлид. И вся деревня об этом сегодня будет знать…

Походил по комнате, вновь остановился около Витьки, продекламировал с чувством:

- Позор мечам патрициев блестящим!

        Позор и стыд холмам родных могил!

        Безбожным делом, все сердца разящим,

        Себя в раба ты, воин, превратил!

        Ты уваженье к доблести убил!

        За омерзительное преступленье

        На лбу твоем блеснет клеймо презренья!..

Хронов не успел отстраниться, как Артист ловко влепил ему кулаком в лоб.  Витька упал и взвизгнул, сжимаясь в комок, но тот больше не предпринимал никаких агрессивных действий; напротив, вполне миролюбиво произнёс:

- «Воин», чёрт побери… С кем приходится работать! Вставай, хамское отродье. Поднимайся, нерадивый слуга Сатаны… хы, шучу.

И продолжил:

- Ну что. Сейчас девчонка от них, с пригорка, прибегала. С запиской. Предлагают встретиться, передать «пленных» и обсудить раздел сфер влияния. Договориться об условиях мирного сосуществования. Во избежание в дальнейшем неприятных эксцессов – это уже прямая угроза, улавливаете?

В углу скрипнул стул под Мунделем. Слушал внимательно.

- Встретимся. Обсудим. Поделим. Согласимся. На пока. Потом всё взад отыграем.

- Ружьё пусть вернут! – торопливо проговорил с пола Витька.

- Это вряд ли. На совсем дурака Вовчик не тянет… но попробуем! Так сказать, вернуться к нулевому варианту. Ну что. Заведующим переговорным процессом назначаю тебя, Серёжа. Но принимать конкретно решение буду, конечно, я…

    ***   ПЕРЕГОВОРЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ

***  ВОВЧИКОВА БОМБА

***  ДЕПУТАТСКАЯ КРЕПОСТЬ

***  ПЛОХАЯ СМЕРТЬ

***  ВЕРНЫЙ ВЕКТОР, БЕЛАЯ КУВАЛДА И ДРУГИЕ ОТМОРОЗКИ

ПОВЯЗАТЬ КРОВЬЮ

Озерье.

Инесса умирала тяжело и довольно долго. Только к утру прекратились её надрывающие душу стоны. К этому времени её перенесли из-под обломков в бывший Вовчиков, а теперь несомненно уже её дом; вокруг неё хлопотали Алла и Зульфия, а Гузель с ружьём в руках не сводила глаз со двора. Увы, спасти пострадавшую было уже нельзя…

Взрывом Инессу выбросило из баньки; изломав, исковеркав о разлетающиеся от взрыва же брёвна, но не убило сразу – повезло? Нет, конечно, не повезло – после того как огненный пузырь взрыва разметал ветхое строение, отшвырнув её как мятый клочок газеты, именно там куда она упала начался пожар – с этой стороны баньки явно внутри стояло что-то легкогорючее. И она горела тоже…

Она, как ни странно, даже не потеряла сознание; контуженная и заваленная разгорающимися брёвнами, она дико, надрывно кричала, вселяя ещё больший ужас и смятение в мечущихся по двору и ничего не соображающих Витькиных «солдат».

Банька, развалившись от объёмного взрыва внутри, скомпенсировала ударную волну, и из дружинников физически никто не пострадал, но «морально-волевое  состояние личного состава», как сказал бы бывалый военный, было ужасным: настроившиеся на лёгкий и безопасный расстрел появившихся в дверном проёме Вовчика и Катьки они были потрясены произошедшим: эта внезапная вспышка, оглушающий взрыв, брызгами летящие стёкла окон, рушащиеся стены – и дикий вой горящей заживо Инессы…

Парни, обалдев от взрыва, бестолково метались по озарённому пламенем двору; кто-то сдуру и видимо по инерции вдруг начал стрелять в дымящие, разгорающиеся развалины баньки, ещё более усугубив неразбериху. 

Витьке прилетело не то щепкой, не то осколком стекла в лицо, в щёку под правым глазом, и он скорчился за углом дома, с ужасом чувствуя кровь под пальцами руки, зажимающей лицо. Что щепка или осколок – это он понял потом, а тогда, в те первые секунды после взрыва, он всерьёз верил что смертельно ранен; и что это… засада, а что ещё?? и что сейчас подойдёт Вовчик или что ещё страшнее, понарошку уехавший Владимир, и, без сомнения, добьет его выстрелом в голову, как он только что планировал убить Вовчика… Ужас вжал его в брёвна дома, выдавив из головы все мысли кроме животного ужаса, отнялись ноги - а тут ещё этот вой Инессы…

Из дома выбежали Кристина и Альберт, они не поняли сначала что это кричит их мама, а когда поняли – бросились к ней, пытаясь голыми руками раскидать, растащить завалившие её пылающие доски, и брёвна - безуспешно, они только обожгли себе руки. Рыдая и проклиная непонятно кого, они всё пытались призвать на помощь Витькиных бойцов, но те, лишившись командования, расползались в темноту как тараканы.

Ещё большую сумятицу внесла стрельба за огородом, в доме, а потом возле дома Вадима. Начавшись с нескольких одиночных выстрелов, она быстро переросла в трескотню коротких очередей, причём там явно палил не один автоматический ствол… Кто-то из парней крикнул « - Засада!» - и бегство дружинников стало массовым. Через заборы и соседские огороды, спотыкаясь на грядках и падая в темноте, парни, только что собиравшиеся легко расстрелять Вовчика с Катькой, драпали по домам, к родителям!

- Ма-а-мааа!! – орал Артурчик, тряся обожжёными руками; визжала Кристина… за огородом продолжали, пусть и реже, трещать выстрелы… распад Оршанской Дружины имени Че Гевары был полным. В эту ночь, знай о происшедшем, власть в деревне можно было взять голыми руками…

Но Вовчик не знал. Он так и не пошёл обратно в деревню, разбираться кто и зачем стрелял – убедила Катя. Убедила тем, что:

« - У Вадима дома на каждого по стволу, а то и не по одному; он, чтобы не случилось, всегда отобьется; да и нет к нему у «дружинников» и старосты особых претензий. А вот у нас твой автомат и пара нормальных стволов – всего-то! не самопалами же однозарядными отбиваться если сейчас дружинники хроновские ломанутся «на пригорок» счёты за мину сводить?? Ты, Хорь, нас одних тут бросить хочешь что ли??..»

Мишень была выбрана точно и поражена безошибочно – оставить одних, почти безоружных девок было для Вовчика положительно невозможно; оставить автомат Катерине и переться в деревню безоружным тоже было не вариант… и он согласился, что нужно, напротив, спешить к церкви, и занимать на всякий случай, с наверняка сейчас перетрусившими девчонками и батюшкой с его древним револьвером, круговую оборону.

Так и сделали.

Ночь прошла беспокойно; но «на пригорок» так никто ночью не сунулся. Да и стрельба в деревне постепенно утихла. Под утро угомонились и собаки, в рассветной синеве только дымок над бывшей банькой указывал на местно ночных событий в Озерье.

Утром уже, выставив постовых из общинников, а, главное, посадив на колокольню нового дозорного, вымотавшийся за нервную ночь Вовчик пошёл спать.

***

А в доме старосты, где теперь, после «трагической гибели» хозяйки-старушки он был единоличным хозяином, утром шёл разбор…

В комнате сидел «актив»: сам староста Борис Андреевич, его сосед по дому и верный соратник-телохранитель Мундель, и невыспавшийся и злой юрист. В углу на табуреточке сидел с понурым видом Витька. Он периодически трогал кончиками пальцев плотно умотанную бинтом щёку – неопровержимое свидетельство того, что он сражался – и был ранен. Собственно, во многом как раз и решалась его участь – как бы то ни было, он в очередной раз проср.л порученное ему дело: захватить или расстрелять Вовчика с Катькой. Он только что поведал о произошедшем, всячески напирая на то, что «сука, дура, идиотка Инесса сама, видимо по незнанию, заманила их в ловушку, за что, сука, дура и пострадала. Умерла, да. От ожогов и травм.»

Борис Андреевич в последнее время заметил за собой сильную тягу к сладкому; по мере того как закончились запасы сладостей привезённых ещё из Мувска, приходилось выкручиваться – вот и сейчас он перекатывал из-за щеки за щёку самодельный карамельный леденец из плавленого сахара с добавками сока, и со вниманием слушал. Ему было не по себе.

Юрист же тоже только что подробно и в красках поведал о произошедшем ночью у него, вернее – у Вадима в доме, где он с семьёй квартировал…

Тогда уже все легли спать; как обычно разобравшись строго по «своим половинам жилплощади», и ничего казалось бы не предвещало сюрпризов, как через огород, у соседа грохнул этот взрыв. Проблеском, как при грозе, только ближе и сильнее, светануло в окна, резанув по комнатам резкими ломаными тенями от предметов.

Как подброшенные, все повскакивали и стали быстро одеваться; зажглись фонарики и светильники; что случилось, что так жутко грохнуло, почему кто-то дико кричит – ничего не было понятно. Поначалу все почему-то решили что село подверглось артобстрелу; побывавший ранее в горячих точках отставной милиционер даже приказал своим домашним, как оденутся, тут же и спускаться в погреб под домом, спасаться от  последующих снарядов… Собственно, в этой суматохе, осложнённой взаимным недоверием и подозрениями, и случилось то что случилось – Вадим, открыв крышку погреба, первыми предложил спускаться туда семье жильца-юриста, не рискуя, и не без оснований, оставлять тех над собой… юрист отказался.

« - Дурак, дебил, бумагомаратель, штатская крыса!.. это обстрел – следующий снаряд может быть нам в крышу, - спускайтесь в погреб, идиоты!!» - это «увещевание» не возымело действия; юрист наотрез отказался лезть в погреб, а Вадиму совсем не улыбалось быть с семьёй в погребе запертыми недругом…

А дальше всё пошло как оно и бывает когда все вооружены, начеку, и «палец дрожит на спусковом крючке»: разговор пошёл на всё более повышенных тонах, потом в соседнем дворе, где до этого только кричали, часто захлопали выстрелы; Вадим тут же потянул из-за кровати невесть откуда взявшийся там калаш… юрист Попрыгайло, вообразив что «вот оно, пришло время взаимных расчетов», рванул из чемодана тщательно до поры скрываемый там привезённый ещё из Мувска «Кипарис», домашние порскнули в стороны…

Короткая перестрелка получилась сумбурная и тупая; прячась за простенками, высадив даже не в друг друга, а в направлении противника по магазину короткими очередями, попродырявив стены и побив посуду в шкафу и стёкла в окне, противники успокоились. Собственно явное преимущество было за калашом Вадима, игольчатые 5.45 пули которого протыкали предметы обстановки и стены как спица вязанку сена; и только явное нежелание Вадима убивать своего жильца на глазах у его семьи спасло незадачливого адвоката…

- У него, стало быть, тоже калаш?.. – задумчиво осведомился староста, гремя во рту леденцом.

- Да. И с боекомплектом, судя по всему, проблем нет! – подтвердил юрист.

- Ну ясно. Как мы и думали. Это автоматы тех, сгоревших в Никоновке дезертиров! Один у мента, другой был у Владимира, и он оставил его Вовчику. Или вообще они там три автомата взяли! – сообщил свои соображения Мундель.

- Мммда… «Страшней пулемётов и палиц вождей указательный палец…» Но не в этом случае… - Артист старался не показать слабости, но он реально не знал что делать. Витькина дружина оказалась силой дутой, ни на что реальное не годной. А Вовчик оказался калачом тёртым, способным устраивать такие сюрпризы… теперь только ходи да оглядывайся! Чёртов диверсант! Как его недооценили! Да и Вадим этот… чёртов мент. Раз у него калаш, значит тоже участвовал! Что там Громосеев говорил?.. Двоих парней, девку и старуху?.. Собаку ещё. Зарезали всех и сожгли! А Владимир вообще кучу народа возле церкви положил – и вооружённого народа! Чёрт… Дьявол! Да с кем мы тут рядом живём-то??..

Артист ощутил, как по спине пробежал предательский холодок. Это знаете ли, одно дело чувствовать себя хорьком в курятнике, безнаказанно способным зарезать любую курицу; и совсем другое дело чувствовать рядом зверей, так же как и ты легко способных на убийство. Тут… тут как-то теряется всё преимущество. Преимущество, которое  он уже привык ощущать над окружающими – способность убивать легко и непринуждённо, без малейших угрызений совести и даже с удовольствием. Собственно, это и было его единственным преимуществом – способность убить без повода, без злости и подготовки, - просто убить если захотелось и представилась возможность. А сейчас… Мдя…

Откашлялся, спросил, стараясь скрыть замешательство:

- Ну и на чём с ментом-то остановилось?

- Ну… постреляли друг в друга. Потом… потом разговаривать стали. Он говорит: «Нам теперь вместе не жить». Я грю: «Согласен. Что предлагаешь». Он там что-то помозговал и сказал что перебирается «на пригорок». «В церковь», типа. Собирает всё своё барахло и переезжает.

- Ну?

- Я сказал ему что не возражаю…

- Ещё б ты возражал. Он же мог замочить тебя, просто не стал.

- У меня тоже автомат, я сам мог бы…

- Говно твой «автомат». И ты «мог бы» его только ночью. Но ты просрал эту возможность! – решил надавить староста. Одни бездельники и трусы вокруг – никто сам, первый, и не пошевелится!

- Они спят по очереди…

- По очереди…дубина ты юридическая. Столько времени тянул резину, говорил ведь я тебе! Ладно, пусть убирается.

- Он всё своё утащит… У него там много чего. Даже генератор дизельный. Горючки запас. Жратва. Куркуль чёртов! (юрист не знал, что случайно повторяет эпитет, которым наградил уже Вадима ранее Владимир).

- Даже не представляю, как он это всё перетащит. И жалко отдавать. Оно ведь…

- Дурак ты Попрыгайло, говорил я тебе уже! Диплом свой купил небось? Способности мыслить логично у тебя ноль!

Юрист насупился, но слушал молча.

- Ты, идиот, пойми: это не ты его «отпускаешь», это он тебя отпускает, хотя уходит сам. А мог бы грохнуть. Вместе с семейством твоим.

- Если его в доме заблокировать, вместе с его бабьём, и перебить там…

- Ке-ем «заблокировать»?? Кто блокировать будет??

- Дружина…

- Дружина!.. Идиот ты, сука, сволочь, Попрыгайло! Как ты, дубина, только дела вёл в суде-то, ты ж с трёх раз очевидного понять не можешь!! – Артист стал выходить из себя:

- Нету дружины, понимаешь, не-ту!! Есть толпа обосравшихся городских недорослей, способных только перед девками стволами выделываться! Трусы!

Трус и до смерти часто умирает;

Но смерть лишь раз изведывает храбрый.

Из всех чудес, что видел я в природе,

Необъяснимее всего лишь то,

Что людям смерть страшна, хотя все знают,

Что всё ж она придёт в свой час урочный…

- Падлы! Разбежались как тараканы! Овцы!.. Громосеева опять вызывать?? Он прошлый раз этого, Вадима, чуть в дёсны не целовал, хер знает что ему сейчас в голову придёт…

Его декламации и выкрики слушали молча. От его понимания ситуации зависели дальнейшие действия. Присутствующие уже давно уяснили, что он – Борис Андреевич, староста, Артист, Дьявол, Хозяин или кто он там, так мыслит, выталкивая из себя цитатами старых авторов решения, чаще всего совершенно жестокие.

- … жестокость – свойство трусости… Витька!

Тот вскочил, побледнев. На всякий случай начал вновь оправдываться:

- Они разбежались… суки! Я их останавливал… а они – по домам! А меня – ранило! Вот – в лицо, видите! И оглушило, я – сознание потерял. Да - падлы…

Замолчал по мановению руки Хозяина.

- Вот что. Дружину нужно вернуть и восстановить!

- Они ж… по домам!.. суки, трусы…

- Глохни.

Староста хрустнул леденцом, проглотил остатки, и продолжил:

- Понятно что твои дружинники не бойцы, а городское гламурное дерьмо. И сделать из них хоть что-то наподобии Владимира и Вовчика ты не сумел, потому что сам трус и дерьмо… пасть закрой, я сказал! Девки эти, танцовщицы, больше воины, чем твои обосравшиеся бездельники! Да так и есть – девки троих в плен взяли, Вовчик в одиночку в церкви пару разбойников просто ножом запорол, говорят; а Владимир без вариантов положил толпу из автомата… а до этого ещё в Никоновке они… явно они… «…убийство! Обагрив мечи в крови, Они вошли, - и пал герой…» – ну, вы в курсе! Мы тут не с сопляком дело имеем!

Помолчал. И все молчали. Скрипнула дверь, приоткрываясь на щелку и пропуская вкусные запахи; робко заглянула жена старосты:

- Боря, я кушать сготовила – подавать?..

По короткому его движению подбородком тут же и исчезла, как будто её и не было.

Продолжил: 

- Дружины как силы нет… но они пока этого не знают. Надо твоих ссыкунов собрать и как-то…

И тут внезапно вмешался до этого молчавший и вообще старавшийся раньше не при каких условиях не перебивать своего босса и хозяина политтехнолог и журналист Мундель-Усадчий:

- …Надо провести децимацию!

- Что-о?..- прервавшийся Артист уставился на него с удивлением, - О чём это ты?

- Децимацию! – торопясь пока не перебили зачастил тот, - Это в римской армии было принято. Не часто, но… в особых случаях. Очень способствует… способствовало сплочению. Казнь по жребию. Каждого десятого. Скажем, легион или когорта отступили без приказа, струсили в бою или потеряли в бою знамя. Ну и – рассчитывали на десятки, и внутри десятка все тянули жребий. На кого выпал – того и… этого самого. Казнили.

Артист что-то подобное слышал, и сейчас эта мысль пришлась ему по душе. Наклонив набок голову, как бы искоса рассматривая говорившего, он мысленно обсасывал эту мысль – всё же он был Артист… Показательная казнь… а что! Жестоко. Кроваво. Должно смотреться, да. Непременно на рассвете. « …Кровавый свет зари

Уж пал на головы склонённые

Готовых к казни…» Да! Непременно на рассвете, и чтобы дымка… хорошо бы туман… кровавая подсветка софитами… чёрт, нет тут софитов, и вообще не сцена. Впрочем и без софитов сцена может получиться сильной! Нет, действительно – прекрасная мысль!

Журналиста поддержал юрист:

- Причём казнили их их же товарищи – это наиболее сильно действовало и на них самих, и на окружающих. Забивали камнями…

- Ну, это уж перехлёст… - Артист уже улыбнулся. Да, и кроме самой сцены это выход. Страх – он сплочает. И совместное убийство – тем более. Хорошая, годная мысль – молодец журналюга, не даром его, поганца, кормлю тут!

- Ничего не перехлёст! – не согласился осмелевший, почувствовавший поддержку своей идее Мундель, - Дружина… такие случайные союзы и целесообразно скреплять кровью! Причём…

Продолжил юрист, уже из своей практики:

- В замкнутых уголовных сообществах такое принято. Для укрепления власти вожака и дисциплины в банде. Скажем, выбрать самого слабого, спровоцировать чтоб возразил что-нибудь и побить его, возможно сломать ему что-нибудь. При всех. И ещё заставить каждого члена банды ударить его хотя бы по разу. Такой своего рода ритуальный жест даёт толчок, как бы порождает совместную психологию группы. Превращает стадо в стаю!

- Каждого заставить… хорошая мысль! «Кинжалы напитавши ядом…» Продолжай.

Мундель продолжил:

- Такие вещи, из древности, всплывают и в не столь давние времена. Да, собственно, всё новое – это хорошо забытое старое. Вот Троцкий в Петрограде такое практиковал, среди красноармейцев. Он вообще говорил: "Солдат должен  быть поставлен перед выбором между возможной смертью на фронте, и неизбежной смертью в тылу." Уравновесить страх, так сказать. Большой практик был!

- Уравновесим!.. – многообещающе кивнул Борис Андреевич, - Ну что, пошли поедим? Заодно и оговорим детали.

***   ДЕЦИМАЦИЯ

***   ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ БУДНИ

***   РАЗВЕДЧИК НА ВНЕДРЕНИИ

***    ОПЯТЬ ГРЕНАДЁР

 ***  ОСОБЕННОСТИ ГОРОДСКОЙ КОММЕРЦИИ В БП-ПЕРИОД

РАМОНА – «КУРОРТНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ»

В принципе бывшее кафе «Ромашка» было вполне ничего себе. Конечно нужно делать уборку, поставить новые двери, чуть обновить – занимавшаяся внутренним убранством Рамона настаивала не на «чуть», а на глобальной смене имиджа; у неё были свои идеи. Ей мерещилось нечто таинственно-мистическое, судя по её эскизам, которые она притащила целый ворох, и которые, судя по красным глазам, рисовала всю ночь, это должно бы быть нечто пошло-театрально-аристократическое, среднее между интерьером парижского Мулен Руж и киношным замком Дракулы.

- Ты пойми, сейчас время такое, всё балансирует на грани, я же знаю, я же общаюсь, сейчас пропадают в несколько дней и создаются новые состояния; сейчас жизнь такая – фееричная, как на сломе эпох, людям нужно внешнее оформление того кавардака, что творится у них в головах; да, мистическое, да, таинственное; и с элементами потустороннего, да; мы ещё с девчонками поработаем, откатаем программу, у меня есть знакомые,  тут такое будет!!.. К нам весь город ломанётся! И не дорого это нихрена, уж что-что, а интерьером сейчас никто не занимается, можно подешовке договориться, сам же говорил что в театре костюмы за гроши, там можно и реквизит взять на оформление, тот же занавес, и задники; что значит уже сп.здили?? Раньше надо поворачиваться, не на фоне же этих ублюдочных ромашек мы будем работать??

Это ещё было хорошо, это было приемлемо – с «ублюдочными ромашками» и «сп.здили», не говоря уж о детском «нихрена»; обычно Рамона в выражениях не стеснялась, обильно присыпая речь нецензурщиной, а также присказками на каком-то незнакомом гортанном языке, судя по экспрессии, тоже непечатными; интересно что за жизнь у неё была «до всего этого», и через что она прошла прежде чем окопалась тут, в центре «Регионального Движения», безбожно дымя совершенно мерзкими арабскими какими-то сигаретами? Впрочем танцевать она умела, конечно не так как девчонки из Мувского Шоу, внезапно волею судьбы ставшие колхозницами, но всё же; и в организаторском даре ей тоже не откажешь; вон, ишь, уже шуршат её протеже…

Пришлось ей напомнить, что суть заведения в зарабатывании денег, а не в продвижении новых интерьерных идей; и шоу-программа лишь дополнение к меню; и не надо на меня наезжать; а где Диего?  А, поехал на прод.склады договариваться – это правильно. И вообще ты смету обещала, где?? Ага. Ну-ка… Обломись – столько не дам. Не ори давай… опять начала - и прекращай материться, у нас приличное заведение… будет, надеюсь. И девчонкам скажи: заработает заведение – с оборота будут получать, не раньше, пока что пусть считают себя волонтёрами, никаких пока зарплат, не прежнее время…  Да, жлоб. Повар приходила?.. здесь ещё… где работала? Угу, пусть ко мне зайдёт, поговорю с ней. На, полторы тысячи талеров, потом отчитаешься по пунктам! Ой, ляяя… это вместо «спасиба»? И вообще, Рамона, вот опять: ты кончай материться, ты карму заведения портишь; я с тобой две минуты пообщаюсь, - потом полдня у меня твои специфические выражения в ушах стоят, а я с людьми встречаюсь… Давай, зови поварёшку эту, ты с ней сама-то говорила, как она?..

Проводил взглядом её – сколько ей, лет 25?.. 27? Это же надо так пирсингом утыкаться, и татухами расписаться, а на шее с уходом на плечо так вообще «техно»: пучки проводов, шарниры и поршни, и натуралистично так, в тенях, попервости аж в оторопь кидает; прям не молодая девушка, а киборг какой-то! Хотя и прямой это диссонанс с совершенно детским «попугаем Гошей» в цвете сзади на шее и с кубиком Рубика на предплечье, а что ещё там у неё наворочено так и не собрался никак рассмотреть… Не, ну совершенно отмороженная…

***

Вы отдыхали когда за границей?

Не? Даладно! Не в Европах-Америках, имею ввиду. В стандартных-то сейчас для среднего класса Тюрций-мульций, Еджипт.

Море, шашлик-машлик, бесплатный алкоголь в «олл эксклюзив»; весь день на море как стейк на гриле, вечером опять же на халяву чего покрепче; потом сходить посмеяться «на оживляж», который организуют отельские анимашки; задумчиво покурить под звёздным небом, для особенно снобов – можно и кальян, ещё добавить крепкого – чё не добавить-то, халява! – и в номер, вяло позаниматься сексом со своей подругой на свежих простынях да под гудящим кондиционером… или не вяло, и в ванной; или там в телевизор попялиться, или …

Неужто не?.. Вот. И я о том же.

Нафига лишать себя доступного удовольствия?

А я это всё изнутри знаю. Кто такие «анимашки» - в курсе? Ну, отельская «анимация». Команда парней и, главное, девчонок, в обязанность которой входит развлекать отдыхающий контингент: начиная от зарядки на пляже утром, куда выползают помятые после бурных вечера-ночи отдыхающие; продолжая организацией развлекух в течении дня на этом же пляже или возле бассейна. Конкурсы там всякие, дартс и колечки, шарики и долбаный волейбол; научить за полчаса танцу живота или йоге отрастивших себе бегемотские пузы клуш; конкурсы кто больше раз прыгнет через скакалку стоя на доске для сёрфинга в бассейне или прыгнет в бассейн же через натянутую верёвку – вариантов масса, главное чтоб интеллект был незадействован; чтоб посмешнее и пободрее; интеллектуальных развлечений отдыхающие и дома много найдут, а тут вам не Поле Чудес и не Что-Кто-Куда.

А вечером обязательно шоу.  Ну, «шоу» это крепко сказано – не шоу, конечно, так, показуха для публики. С танцами там, или скетчи, короткие сценки – попошлее желательно, чтобы обпившийся халявным пойлом отпускной пипл поржал, поприкалывался. А потом на дискотеку, на эти современные прыг-прыг-прыг под кислотный музон, бл.дь, с детства ненавижу эту кислоту, эту долбящую в мозг «музыку» - а положено до 22-х ночи «присутствовать и зажигать», за это в том числе зарплату платят!

Мама на классике воспитывала, на Чайковском и Рахманинове; балетная студия в детстве, все эти аттитюд, пор-де-бра,   антрашакатр и руаяль были не просто красивыми французскими балетными терминами, это были ранние подъёмы, часовые экзерсис у станка в балетном классе, новенькие пуанты и почти взаправдашняя балетная пачка. А потом ещё спортивный, гимнастический класс – и тоже всё получалось, и всё с охотой и с душой; и первый юношеский разряд, и мама постоянно рядом: давай, дочка, умница-красавица, занимайся! Всё получалось, всё было хорошо и красиво… и только в маминых глазах тревога. Очень уж дочка напоминала ей её саму в молодости, красивую и резкую, успешную, и в то же время способную влюбиться безоглядно, сжечь мосты и пойти до конца…

Нет, от судьбы, видимо, не уйдёшь. Сколько ни говорила мама – повторила её судьбу. Почти.

Он был красивым и наглым, хорошо одевался, душа компании, его привозил в школу на большой чёрной машине отец, потом, уже в старших классах, он сам приезжал, русуясь, на своей – как он говорил – машине. Умный, начитанный; одновременно развязный и деловой, как говорили девчонки в классе «всё в этой жизни уже попробовавший и ничему не удивляющийся», он был эдаким Печориным; а она… она повела себя как дура; и влюбилась безоглядно как-то сразу, без оглядки, как это про себя рассказывала мама. И… так всё как-то.

Потом спортивная травма, проблемы со спиной, прощай казавшийся уже гарантированным инфизкульт, год пропущен. Он навещал, да, он навещал. Сама себя уговаривала, что любит, обязательно любит; вот ведь – навещает же! И вспоминалось уже потом, что всё это было второпях, и про «извини, крольчонок, я не успел купить тебе ничего, тороплюсь, понимаешь…»

Выйдя из больницы она ещё пыталась вернуть его, как-то привязать к себе; для этого пыталась, как говорили «жить его интересами» - были и дорогие ночные клубы, и стритрейсерские гонки по ночному Мувску, и одновременно вонючие кюльдюмы с перебивающими запах немытых тел тошнотными ароматами анаши и варящейся на замызганной плите ханки. Тогда и первую татуху себе набила, эту вот, с кубиком Рубика, - казалось многозначительно: всё как в жизни, главное знать «как» и иметь на это время – и любой кубик можно сложить по цветам… Только казалось что она знает. Всё было…

А потом она узнала что беременна.

А потом…

Как там девчонки говорят? Или нет – как в сериалах «про молодёжную жизнь»? «Он оказался подлецом», да?

Глупость какая. Как так – не был, не был, а потом «оказался»? Человек ведь не пирожок с неизвестным содержимым.

Да и не был он подлецом; так, просто ему это всё стало неинтересно. Ну не жениться же в самом деле; как там бабушки говорят? – «Он ещё не нагулялся!»

Вот. Он не нагулялся ещё. Гад, сволочь, подонок, первый и самый любимый мужчина. Собственно, он даже и деньги на аборт предлагал, и с хорошей клиникой обещал договориться. Зачем эти киндер-сюрпризы, а? Ты чо, по вонючим пелёнкам тоскуешь? Куда ты спешишь?..

Даладно. Стоит признаться самой себе – просто её жизнь была калькой с маминой. Наверно всё предопределено, а? Ну можно же самой признаться – что, неужели думала что он женится?..

Бабушки у подъезда осуждающе качали головами ей вслед, и, сдвинув головы, шушукались, стоило ей пройти мимо. И мама, и её молчание.

Дочку назвала Настей, Настенькой; традиционным, без выкорутасов русским именем решив хоть в этом не повторить маму, у которой, она рассказывала, тоже всё это было: «быстрая и яркая любовь», «высший свет» на папиных Волгах, рок-н-ролл в закрытых для посторонних клубах, смешное теперь преклонение перед всем иностранным, отсюда и имя…

Потом уже думала – нет, и в этом судьба посмеялась: и здесь ничего не сменилось, всё то же – просто вектор поменялся на противоположный: была Рамона среди Наташ и Лен; стала Настя среди Милан, Валерий и Мирослав. Суть-то та же. Нет, судьбу не обманешь…

Невыносимо было видеть притворно-сочувственные взгляды окружающих, когда она одна гуляла с коляской. И – деньги нужно было зарабатывать. Без образования, без профессии – куда, в нянечки, в уборщицы? В проститутки может?.. этим брезговала.

Выход нашёлся – идея пришла через бывшую одноклассницу, щебетавшую «Ой, Рамонка, мы с Виталиком так отдохнули классно, так классно, такой отель чудесный, а анимация какая чудная – прелесть! – мы там так отдохнули, так отдохнули!..» Вот оно – и заработок, и не видеть опротивевших морд у подъезда; и балетная подготовка – она надеялась – пригодится; и спортивная – после травмы про большой спорт пришлось забыть; но уж исполнить фляк она всегда могла; единственно что дочку получалось видеть редко, только в отпуск.

Зато дочка ни в чём не нуждалась – так она себя уговаривала, - лучше жить в достатке с бабушкой, чем  влачить нищенское существование дочери матери-одиночки…

Компания, вернее, можно назвать труппа, у них подобралась неплохая; вместе работали уже три года, их ценили. Она была из основных, да, несомненно, она, Рамона, была звезда в анимационной иерархии; а думаете легко?? Это только когда приезжаешь на дней десять ласты попарить кажется что работа аниматора сплошное удовольствие – ан нет, это, бл.дь, каторга ещё та!

С утра, только морду сполоснув и позавтракав – на пляж: «Дар-рагие атдыхающие, ста-а-анавись на зарядку!! Ну-ка, ну-ка, вместе-разом!! Повторяем за мной – иииии, раз!..»

А потом «А вот кто в бочо играть!.. А вот в волейбол! (площадку предварительно разровнять и полить, не отдыхающие же это будут делать, у них «всё включено!») – а до обеда, по самой жаре, нужно ещё вечернюю программу подготовить, и хорошо если новичков нет, косоруких, наберут, бл.дь, учи их, как будто за это платят; а после обеда у большого бассейна с аква-горками – конкурсы всякие, опять тот же курортный фитнес, только в воде, «аквааэробика», туда её… танцы. Восточные.

Отдыхающим хорошо – оно плюхнулось в бассейн и подгребает к бару, что прямо в центре бассейна, под тростниковой крышей, где пара профессионально же улыбчивых арабов живо выполнят заказ: «ту бир», тьфу, два пива; давно уже прошли те времена что приходилось на курортах в Египте язык ломать, вспоминая как это по англицки; сейчас всё изменилось – кого много, кто платит, тот и музыку, тьфу, то есть язык определяет. Музыку, впрочем, тоже; задрало, одна эта «Вале-ера, Вале-е-ера!!», бывшая как-то хитом сезона, в зубах уже вязла, уступив место только не менее дебильной «Серё-ёжа, Серё-ёжа, ты моя одна надёёёёёжа!» мувской идиотки Алисы. Тьфу.

Отдыхающим, то есть гостям, как их называли, хорошо – им и пиво в баре, и кола со спрайтом, и швепс, и что покрепче без ограничений, а тебе только можно подкрашенный порошковый напиток, разными химическими цветами булькающий-охлаждающийся в прозрачных прямоугольных ёмкостях, и – «работать-работать, негры!» - а к ужину нужно себя привести в порядок, и уже «в цивильном», не в шортах – миниюбке, улыбаться гостям на входе в ресторан: «Сегодня у нас вечер восточного танца, приходите, пожалуйста, будет интересно!»

И к каждому ещё подход ищи, присядь рядом с лежаком если на пляже, побеседуй; толстым дядькам льстит внимание молодой загорелой девчонки; хотя «внимание» это чисто работа; но вот столь же внимательной медсестре, сиделке, парикмахеру или ещё кому небось сальные предложения украдкой от своих скво не делают, а аниматорше значит можно! А я вам, скоты обпившиеся, не «всё включено», меня в этом меню нету!

Да не, в целом нормально было, что уж грешить. Бывает хуже. Зарекомендовала себя, ценили, даже в другие отели того же холдинга «отдавали» поднимать анимацию, за премиальные, конечно. Домой деньги посылала…

В общем по деньгам даже совсем неплохо было, благо тратить на курорте можно было минимум. Мама из дому звонила, заверяла что Настенька ни в чём не нуждается, что здоровенькая; и она, Рамона, с почти что лёгким сердцем отдавалась работе, убеждая сама себя что её тут работа ничем не хуже эстрады; и пусть дураки сравнивают их с массовиками-затейниками в старых совковых санаториях, плевать! – попробовали бы они в таком темпе и на таком, в принципе неплохом уровне проводить эти… анимационные мероприятия. Одна Wite Party, еженедельная «Белая вечеринка», когда они восемь танцев исполняли практически подряд, от русского народного до латины, только успевая переодевать промокшие от пота сценические наряды чего стоила – из других отелей приезжали посмотреть…

Да, вся отдавалась работе – ну и парню своему, Халку по имени в отельной анимации, Халику по жизни, азербайджанцу из Баку; пацану резкому, спортивному, и по-южному горячему. Они и в танцах с ним были прекрасной парой. Халк обожал татуировки, от него и она потянулась, отсюда и эта техно на шее с уходом на плечо, от вида которой попервости немели все с ней разговаривающие – ладно, какая уж теперь «большая сцена», о чём ты? Да в конце-концов можно и тональником замазать – а ей нравилось. И пирсинг ещё. В самых нескромных местах в том числе, хы. Халку нравилось.

Девчонки только говорили: «Ты, Рамона, стала какая-то пошлая вся, и материшься больше чем говоришь». Даладно! Гости не жалуются, в микрофон на сцене не выражаюсь – и хорошо. Завидуют популярности, дуры!

Так и жила.

Сраный этот «финансовый коллапс» и большие проблемы на Ближнем Востоке прошли так, фоном – телевизор смотреть было ну совсем некогда. Людей на курорте меньше не стало, только все стали какие-то дёрганые, деньгами сорили «как в последний раз», как выразился какой-то из очередных навязчивых ухажёров. Конечно, когда в конфликте ни то Индия-Пакистан, ни то Китай-Япония впервые после Хиросимы и Нагасаки были применены ядерные заряды – тогда да, тогда было страшно. Отдыхающие ходили с круглыми от ужаса глазами, и пили-пили-пили ещё больше чем обычно. И они тоже тогда не отлипали от телевизора. Кое-кто начал тогда и вещи паковать… Но тоже всё постепенно как-то рассосалось: «Локальное, ограниченное применение ЯО», как выражались обтекаемо дикторы на ТиВи, перестало быть пугающей новостью уже через месяц, как и столкновения флотов где-то в Средиземноморье и на Тихом океане, как и очередной теракт, очередной «демократический» расстрел демонстрации, очередное падение биржи. Как-то это уже стало привычным. Не было этого… ну, «знака» какого-нибудь, что пора рвать когти на родину.

Ну и дождалась, да.

Тот день начинался как всегда; единственно что поругалась с утра с Джамалом, египетским их, от администрации отеля, «боссом» анимации, что второй месяц задерживают зарплату, и опять пошёл слух, что собираются платить ихними фунтами, египетскими; нахер бы они нужны были, их же сейчас на валюту хрен поменяешь, да по дурацкому курсу, и ехать надо в Наами Бей, чёрт-те куда, убить весь выходной день; а к отдыхающим с предложением поменять – нельзя, штрафуют; да и нахера гостям столько фунтов, они за всё теперь валютой напрямую башляют…

В обед египетский персонал стал озабоченно кучковаться и что-то обсуждать, по обыкновению крикливо и с жестами. При этом стали нагло забивать на обслуживание гостей, что было, прямо скажем, неслыханно. А «кухонный босс», толстый добродушный Али, в прежние времена живо построивший бы  подчинённых, куда-то пропал. Попытки расспросить что же произошло у тех немногих, кто сносно говорил уже по-русски, толком ни к чему не привели – сказали лишь, что по местному ТиВи и радио было что-то про переворот (очередной) в Каире, что Братья Мусульмане опять у власти, и, что интересно, армия, которая в Египте сама по себе отдельная сила и всякий там «гарант», на этот раз устранилась от участия, и вроде как сам Ас Сиси сложил полномочия… Тогда она успокоилась – у них, чурок, это каждые полгода. Прожуют и выср.т , не первый раз.

Оказалось, напрасно расслабилась. По уму-то нужно было тогда уже линять, первым же бортом, пока чартеры на Мувск ещё были регулярными – не поняла, не было привычки мониторить обстановку. А вот Халик сообразил, и, надо отдать ему должное, её убеждал уходить, сам пакуя чемоданы. Не вняла, высмеяла паникёра. Порвать контракт-то проще, чем восстановить, и репутация… Уехал, наплевал на контракт и на должные ему отелем деньги. Умный азер оказался, зря она в нём только тугое как резина мускулистое тело ценила.

Мимо ограды отельного комплекса в течении дня несколько раз проехали джипы с до зубов вооружёнными военными, что было в Египте, в общем-то, неудивительно; вот только это была не полиция в чёрной форме, а именно армейцы, в серо-коричневом пустынном камуфляже. На это тоже кое-кто обратил внимание.

Вечер прошёл вяло; гости, хотя и подвыпившие по обыкновению, без энтузиазма встречали самые, казалось бы, ударные шутки в репризах. Сидели в вечернем амфитеатре под крупными африканскими звёздами, курили, пили из принесённых из бара пластиковых стаканчиков бесплатную алкогольную бурду и в основном молчали. Никакого настроения пахать при такой аудитории, чесслово. Ну и чёрт с ними.

Потом, на следующий день, обед был не как обычно, а кое-как, что непреминули с возмущением отметить гости. Фрукты были вчерашние, мяса не было, рыбы мало… и персонала как-то стало жидко. «За что мы деньги платим?! Да мы консулу!.. Да мы сейчас про вас такое на сайтах выложим, - к вам хрен кто приедет!!» - как-то эти, прежде серьёзные угрозы, персонал особенно уже не задевали, арабы продолжали манкировать своими обязанностями, и, собравшись в кучки, горячо что-то обсуждать. Но обед-то был!

А вот на следующий день обеда уже не было… И… что интересно, отдыхающие как-то враз попритихли. И тоже стали кучковаться. И обсуждать, постоянно названивая, или пытаясь названивать куда-то по мобильникам. А кое-кто стал и паковаться. И анимация стала как бы и не нужна… И тогда ещё можно было сообразить и рвануть в аэропорт… а вечером во всём отельном комплексе вырубилось электричество.

Это было неслыханно!

За все годы пока Рамона работала в Египте, такого не случалось ни разу!

В окнах, на террасах гостевых коттеджей, возле бассейнов замелькали огни зажигалок и блёклый свет от мобильников, которыми ошарашенные отдыхающие в полной темноте подсвечивали себе и себя.

Сразу по всему отельному комплексу, несмотря на дублирующие линии и аварийные генераторы… Обычное арабское расп.здяйство? Сначала она так и подумала, вот только за три года не было такого ни разу.

Странно было чувствовать себя в полной темноте, в привычной уже духоте несмотря на сумерки, зная что это не банальное привычное мувское «затемнение» на десять минут максимум, и кто-то уже непременно ругается по телефону с МувскГорЭлектроСетью, - это Африка, и времени прошло уже почти час. И что делать – непонятно.

Рамона вышла из номера, который занимала с тремя другими девчонками (гостей селили по двое в такой) и направилась к центральному зданию, спросить на ресепшн долго ли продлится это безобразие и что им сейчас делать с вечерней, вернее уже ночной программой? Где Джамал, будет сегодня Диско-пати?

            По территории бродили, всё более нервно пересмеиваясь и подсвечивая огоньками сигарет отдыхающие. Гости, впрочем, были в основном соотечественники, не какие-нибудь французы или итальянцы, и всё больше довольно молодые, и они как-то быстро сориентировались. Часть, наиболее благоразумная, рассосалась по номерам, щёлкая изнутри запорами замков. Часть… стала веселиться, чо. Темнота ж друг молодёжи, нет? Стоило ли ожидать чего-то другого от соотечественников?

На ресепшн стояли два газовых фонаря, ярко подсвечивая не только стойку, но и обширное помещение холла с баром напротив. А вот обычно дежурившего у входа полицейского с пистолетом не было. С территории отеля, из-за двери раздавались развесёлые пьяные песни на великом и могучем. Нет, ну ты погляди как соотечественников в темноте-то на вокал разобрало, мужиков причём;  а вот участвовать в конкурсе песни хрен кого вытянешь…

В помещении ресепшн было душно и, несмотря на поздний вечер, почти ночь, жарко. Кондиционеры, естественно, не работали. Рамона подошла к стойке; стоявший за ней дежурный сегодня, Али, оторвавшись от бесцельного тыкания в клавиши погасшего компьютера, поднял на неё печальный взгляд. С удивлением Рамона отметила припухший у него левый глаз и ссадину на щеке.

- Джамал… - только сказала она и замолкла, - Али мотнул головой и отвернулся.

- А где он? Али, что со светом-то? Будет вечерняя программа? Чего босса не было?..

Под «боссом» они понимали старшего в отельской иерархии Адил Аббаса, действительно, как и означал перевод его второго имени с арабского, человека строгого и довольно жёсткого с персоналом. Его она не видела уже дня три.

Али вновь повернулся к ней, и Рамона отчётливо увидела, что глаз-то у него подбит, а царапина совсем свежая.

Он что-то не торопился отвечать, хотя как и все дежурные на ресепшн вполне сносно понимал и говорил по-русски; а она, торопя его, и уже как-то и опасаясь того что он скажет, затараторила:

- Ну, что молчишь-то? Чего босса нет? Джамал не знаешь где? Что за скотство, почему света нет?? Когда дадут?..

- Йоб.ний рюсский… - разлепил наконец губы Али, - Йоб.ний!

То, что Али умеет ругаться по-русски Рамону совсем не удивило; все они первое что выучивают на русском, это ругательства, и в этом им с энтузиазмом «помогают» приехавшие оттягиваться на всю катушку русские и вообще русскоязычные. Удивило, что он стал вообще ругаться – за это наказывали. Тот же Аббас и наказывал, штрафовал; а уж настучать на собрата среди отельской прислуги всегда желающих было более чем достаточно: должность дежурного на ресепшн считалась престижной, невпример уборщикам или садовникам с ремонтниками; работа необременительной и денежной - всегда можно было за смену слупить десятку-другую грина с въезжающих за номер с лучшим видом. А где зависть – там и доносы. Но сегодня Али что-то распоясался.

- Йоб.ний, йоб.ний рюсський, сын свиньи и шакала, щтиоб он сдох! – и ещё что-то по-своему, по арабски, и всё с тем же плачущим выражением на лице.

- Да что случилось, что ты разорался-то?? С Пегаса есть кто??

Пегас – это была тур-компания, на которую они все работали. Наконец Али разродился тирадой.

Из путаного объяснения ресепциониста Рамона поняла, что босса действительно нет уже три дня, как и ответственного по ресторану, и что старший смены велел ему под угрозой увольнения быть тут, за стойкой, а сам тоже куда-то слинял; что когда будет свет он не знает; телефоны как и мобильная связь «лежат», и что, как он думает, это всё связано с тем, что власть в Шарме теперь у Временного Исламского Комитета, который, собственно, этим вот демонстративным отключением всем света и демонстрирует свою власть… А почему аварийные гены не задействовали – а запрещено. Вчера ихние представители приезжали и опечатали все подстанции. Без объяснения причин. Только в аэропорту есть электричество, он, Али, видел электрическое зарево с верхнего этажа; только «айрпланов» стало в разы меньше, ты что, не заметила?..

Рамона вспомнила, что и правда, раньше с интервалом в пять-семь минут вдалеке, посверкивая маячками, проходили на посадку пузатые Боинги и Эйрбасы; а теперь их что-то видно совсем редко… впрочем, она не приглядывалась.

А что за Исламский Комитет? – а он сам не знает. Знает, что вроде как крыло этих, Братьев Мусульман. Ну, которых сперва избрали, потом свергли. Армия тогда свергла. А теперь всё по-новой. И что теперь, говорят, всё будет по шариату. И купаться в открытых купальниках нельзя будет, только в шароварах, как положено; и спиртное… Тут он злобно забормотал что-то опять по арабски, и пришлось на него надавить, чтоб Али опять перешёл на ломаный язык Достоевского, Толстого, и приезжих «рюських пианиц».

Оказалось, бары тоже приказано было закрыть и опечатать. Ибо по шариату употребление спиртного запрещено. Они с Гамалем, с барменом, тут и опечатали, а в ресторане и на пляже – это не их дело. Гости, мужчины, сначала не поняли: «что значит «запрещено», да вы ох.ели, чурки, мы за что сюда ехали, тут же всё включено, какой нахер шариат??», но вроде как ушли. Жаловаться вроде, только куда жаловаться если начальства нет и телефоны не работают?

А когда стало совсем темно, и вот – свет погас; пришли трое и… и «морда били, да…» И сорвали опечатку, и всё из бара утащили. Прямо в бутылках, и виски, и самбуку, и коньяк, и водку, да. В сумках. Ещё по дороге «две бутылка» уронили и разбили – а Гамалю тоже «набили морда йоб.ний рюсський»; он не пускал, он за бар ответственный, и ему «силна морда набили». А «палицейский нету» и звонить жаловаться некуда…

Рамона вспомнила, что и правда возле входа была лужа и осколки вроде, она ещё удивилась чего не убирают, а оно вон оно чё: «Гамаль ушёл, к Камитет ушёл, жаловатса, а я тут, я адын, мне из-за стойка выходить нельзя, тут сейф и кампутер, и я ресепшионыст, я не уборщик! И…»

- …и что давно, как поняла Рамона, слинял бы он отсюда, но у него старая мама, три младших сестрёнки, и всех надо кормить, а он сюда с трудом попал, и теперь, как она поняла, будет тут, за стойкой, торчать изо всех сил, пока не сменят, как тот с офигенным чувством долга мальчишка «на посту», про которого когда-то давно приходилось читать у одного старого автора, Гайдара, что ли.

Ну, торчи, чо, подумала она, стойкий, бля, оловянный солдатик; мне-то вот что делать?.. Упоминание про какой-то Исламский Комитет оптимизма не внушало; ага-ага, запретят они купаться без ихних идиотских бабьих балахонов и ханку пить, кто тут к ним ездить будет; впрочем этим полудуркам-фанатикам похрен что туриндустрия один из столпов экономики Египта, им главное чтобы замшелые нормы шариата соблюдались! А что куча народу останется без работы – им, наверное, тоже похрен, даже выгодно – пусть к ним записываются, тапочники чёртовы – видала она этих исламистов по телевизору… Но Еджипт-то никогда не фанател по исламу, а уж тут, на курортах, и подавно, это в Каире и в Александрии с ума сходят… что будет, что будет… Не, наверно и правильно что Халик слинял; впрочем посмотрим…

Пошла к своему номеру, пообщаться со своими. Надо было решать что делать. Сама она больше склонялась к тому чтобы пересидеть – ну не могут новые власти, какие бы они не были отмороженные, резать курицу несущую золотые яйца, то есть валюту – курорты.

Оказалось – могут.

Посовещались с девчонками, вроде убедила их пока не дёргаться, да, собственно, и дёргаться было некуда, ночью-то. Хорошо пара диодных фонариков было – освещались. Ночь прошла ужасно, оказалось она не может спать без поддерживающего сносную температуру кондиционера, хотя уже и не первый год в этой парилке по имени Африка. Несколько раз вставала и ходила в ванную, где стояло предусмотрительно принесённое девчонками ведро с водой из бассейна (водопровод тоже не работал), мочила простыню, укрывалась ею, и пока та сохла буквально за минуты, старалась успеть уснуть…

Утром оказалось, что соотечественники, те, что помоложе, ночью зря время не теряли: оказались разбиты витрины магазинчика, торгующего всякой мелкой фасованной бакалеей типа печенья, крекеров, шоколадок и, главное, прохладительными напитками – спрайтом, колой, фантой. Вот из-за напитков, видимо, и расфигачили магазинчик. Ну да, темнота друг молодёжи, водопровод не работал, да и нельзя из крана тут воду пить, а обычно бесплатно возобновляемые уборщиками запасы питьевой воды в номерах за пару дней, видать, прикончили. Это Африка, тут без воды того… сложно.

Чёрт, вот знала что Африка, чужая страна – но так уже привыклось к комфорту, к тому что всё всегда тут есть – кондиционер, освещение, соответственно и электричество; телевизор, питьевой бесплатной воды хоть залейся, трёхразовое разнообразное питание плюс постоянные перекусы в барчиках в холле отеля, на пляже и возле бассейнов; постоянно музыка и порядок… Кстати, вот что ещё угнетало – не было уже второй день музыки, ненавязчивым фоном постоянно звучавшей над территорией отеля. А сейчас не стало – и это внушало чувство тревоги пожалуй не меньше чем закрытые рестораны и частично уже разорённые бары, благо замочки там были хлипкие, так, «от честных людей», как мама бы сказала; не меньше чем куда-то девшийся почти в полном составе персонал.

Бывшие отдыхающие, «гости», а теперь поневоле заложники ситуации, как потерянные бродили по территории. Кто-то сказал, что ресторан работает, что дают воду и «сухпай»: позавчерашние остатки выпечки, повидло в миниатюрных пластиковых коробочках, масло в коробочках же поменьше, орехи и кукурузные хлопья. Народ ломанулся в ресторан…

Рамона же решила вновь первым делом посетить администрацию. В конце концов она тут служащая или что?

И опять в холле на ресепшн был один Али, невыспавшийся и унылый ещё более, с подклеенной пластырем ссадиной на щеке. Ей он на этот раз обрадовался как родной и сразу выложил все новости: что телефоны заработали, что звонил босс, и велел по-прежнему быть на посту, а «ресторанским» передать, чтобы накормили гостей чем угодно, на их усмотрение, но не допускали чтоб безобразий. Что он вернётся, - накажет! Что электричество дадут к обеду, и что вроде как всё наладится. Меня, - порадовался Али, - сказал назначит старшим смены, вместо Салима, который сбежал. Воды хочешь? На бутылку, да. Мало? На ещё.

Он водрузил на стойку затянутую в полиэтилен упаковку пластиковых литровых бутылок «Бараки».

Про нас босс что говорил? Нет… Джамала не видел? Не звонил он? Ну ладно. А эти что?

Она показала на группу гостей, с детьми, расположившихся за стеклянными дверями холла, на улице, в теньке от навеса. Ага, впрочем, ясно – по горе сумок и чемоданов рядом.

Да-да! – подтвердил и Али, - Собрались уезжать. До окончания срока путёвок. Ключи от номеров сдали…

Паникующие отдыхающие – да ещё с детьми! – нервно кучковались возле своего багажа. Как объяснил Али, они кого-то послали ловить машину на трассе, а лучше автобус – Пегаса телефоны, увы, не отвечали, как и телефоны отечественных консульств в Шарме; из Каира же с посольства заверили что «…оснований для паники нет. С новыми властями ведутся переговоры, обстановка вскоре нормализуется». В скорую нормализацию обстановки эти вот отдыхающие уже не верили, они изо всех сил стремились домой. Вот только с рейсами было совсем никак. На чём они собирались добираться до дому, когда доберутся до аэропорта?..  Распалённые пара тёток, размахивая руками, что-то втирали своим спутникам; те нервно курили и затравленно оглядывались по сторонам. Дети, как полагается, ныли… Капец обстановочка!

Потащила воду девчонкам. По территории слонялись неприкаянные отдыхающие, некоторые несмотря на ранний час, уже пьяные. Наверное всю ночь и бухали, подумала. Наверное, они морду Али и бармену и начистили. А может нет. Может эти просто поучаствовали в делёжке спиртного и теперь переживают как же добраться домой, за моря и океаны. А переживать у соотечественников принято, как известно, выпивши. Традиция такая.

Тем временем трое оставшихся парней из их труппы – Аганазар, азербайджанец, соотечественник смотавшегося так вовремя Халика; Женька из Питера и Валек с Оршанска, ночью времени, видимо, тоже не теряли: у них было, и они поделились с девчонками консервами, печеньем и подчерствевшим уже хлебом. Тумбочка у них была вся заставлена бутылками со спиртным из бара.

- Не, ну вы, пацаны, даёте! Аббас приедет сегодня – он за такое уволит же нафиг!

- Не! – Женька был невозмутим, - Мы сами ничо не ломали. И эти бутылки не то что утащили – спасли! Как там  в «Мастере и Маргарите» Бегемот с Коровьёвым сёмгу из горящего «Грибоедова» «спасли». Так и мы. Хы.

Женька недавно открыл для себя Булгакова и часто сыпал оттуда цитатами и примерами. Сама Рамона «Мастера и Маргариту» не читала и не могла уяснить чем отличается подобное «спасли» от банального отечественного «спёрли»; но махнула на это рукой и села с девчонками завтракать. Чем Аллах послал.

- Не работаем сёдня, а, Рамонка?

- Да пошли они!..  Джамал пусть работает, сучок, падла, слинял куда-то!

- Хи-хи, не ругайся. Прикинь – гости опять на пляж потянулись. И в бассейны. Купаются, как ни в чём не бывало!

- А чо им ещё делать. Не в духоте же сидеть. И пешком отсюда не уйдёшь. Только ждать.

- Угу. Чо, говорят, сегодня свет должны дать, и администрация вернётся?

- Али так сказал. Ему Аббас звонил.

- А, босс! Слушай, тогда, может, чем-то занять гостей? А то босс вернётся, всыплет всем за два самовольных выходных-то?!.

- Ну да, самое время конкурсы устраивать. Кто быстрее бар взломает. Пускай всыпает. Я вообще уже домой хочу. Пусть только рассчитаются за два месяца. Пусть хоть фунтами, хрен с ними.

- И я домой хочу…

***

Нет, света в этот день не дали.

И на следующий тоже. И потом – тоже. А топлива в генераторах не оказалось, как и специалистов по их запуску. Администрация также не вернулась, всем заправлял теперь унылый Али. На кухне ему помогал такой же молодой и тощий Халид, в отличие от унылого Али шустрый и постоянно улыбающийся. Насколько Рамона помнила в лицо, он в ресторанской иерархии был на самой нижней ступеньке – убирал грязную посуду со столов, менял скатерти, раскладывал столовые приборы. Теперь он по «распоряжению» Али был на кухне «главным»: завладел откуда-то всеми ключами от кладовых, и раздавал три раза в день «сух.пайки» - то из продуктов, что не требовало готовки. И воду.

«На выдачу», как раньше на завтрак-обед-ужин, собирались все оставшиеся отдыхающие. Но уже не рассаживались за столики, а выстраивались в длинную очередь, и улыбчивый Халид с тремя помощниками, в прошлом такими же низкоранговыми подавальщиками, выдавал по бутылке воды и чего-нибудь из продуктов в каждую пару протянутых рук. На него ругались: память у чертёнка была феноменальная, и он сразу вычислял тех, кто пытался встать в очередь повторно. Прогонял, не переставая улыбаться.

Молодняк, впрочем, «на выдачи» практически не являлся, - судя по пьяным крикам, доносившимся из нескольких двухэтажных коттеджей, где они обосновались, питались они в основном натащенной с баров выпивкой и водой, и парни и девчонки. Вот странно – отель был «all inclusive», то есть «всё включено», и нажираться до свинячьих соплей нахаляву невозбронялось и раньше; однако именно теперь почему-то это стало основным времяпрепровождением значительной части «отдыхающих». Очевидно, сказывалась полнейшая неуверенность в дальнейшем.

В очереди живо обсуждали происходящее. Те очень немногие гости, кто имели приёмники на батарейках, рассказывали, что в мировых новостных программах, и в отечественных в том числе, обсуждают всё что угодно: очередной китайский эсминец, потопленный американско-японской коалицией у берегов Гонконга; продолжающиеся бои между индусами и паками в радиоактивном теперь Кашмире, который уже напоминал пожженное искрами у костра одеяло – последствия применённых обоими сторонами тактических ядерных боеприпасов; аварию на очередной АЭС в Европе; кровопролитный штурм многочисленными как муравьи и столь же упорными пехотинцами Северной Кореи Сеула; даже образованию очередной Восточно-Галицийской Демократической Республики и чего-то ещё такого-же временного и карликового из бывшей РЗУ, Республики Западная Украина нашлось время в новостях, только вот не происходящему с соотечественниками в этой сраной «стране пирамид». Пару раз вроде как промелькнуло, что «МЧС предпринимает шаги к возвращению на родину соотечественников и граждан союзных государств, оказавшихся за рубежом в нынешнее нестабильное время», но как-то вскользь и совершенно без привязки к конкретной стране, из чего Рамона сделала вывод, что таких мест, где «оказались в нынешнее нестабильное время соотечественники» более чем достаточно в мире, и они на курорте отнюдь не в приоритете.

Остальные же почему-то из услышанного-пересказанного сделали парадоксальный вывод, что ситуация с ними пустяковая, недостойная специального освещения в новостях, и потому их вот-вот вывезут, просто «в рабочем порядке» - тем более, что было видно, что над аэропортом Шарма вновь стали снижаться и садиться самолёты.

Вдали, в стороне, где был большой кусок побережья, застроенный отелями, которые традиционно населяли в основном «западники»: итальянцы, французы и немцы, несколько раз приглушённо выла сирена, и вроде как несколько раз слышалось тарахтенье выстрелов.

«Гости» и анимация по-прежнему купались в чистейшем лазурном море, загорали, пили воду и ждали когда их непременно спасут и бортом МЧС наконец вывезут на Родину. Рамона даже организовала утреннюю зарядку, - так, чтобы чем-то себя занять. Чудовищно хотелось домой, к дочке и маме, в родной Оршанск. Теперь-то она понимала, что только постоянная занятость глушила её тоску по дому. Ну ничего, скоро-скоро… никаких больше продлений контракта, только домой!

По вечерам, когда дневная жара спадала, прежде чем расползтись по номерам спать, значительная часть отдыхающих взяла за обыкновение коротать время в помещении холла, на диванах и пуфиках около стойки ресепшн. На стойке стояла теперь уже только одна газовая лампа, дававшая достаточно света, чтобы полумрак мохнатыми тенями попрятался по углам обширного помещения.

Сидели, курили, рассказывали друг другу скудные новости, подслушанные по радио, и местные сплетни, сводившиеся в основном к «кто и с кем». Вспоминали «страшные истории», фильмы. Чем-то это напоминало ночную группу детского сада с историями «про гроб на двенадцати колёсиках» и «про руку в чёрной перчатке», рассказываемые детсадниками друг другу шёпотом перед сном. Теребили бессменного Али на предмет новостей – тот успокаивал. Вот-вот вернётся босс и всё наладится. Себя, чувствуется, он ощущал в будущем «за верность присяге» уже никак не менее чем старшим по расселению.

Впрочем, он не один из аборигенов остался «верным присяге». Однажды поздно вечером Рамона была свидетелем, как трое соотечественников-гостей с какой-то радости надумали взломать дверь в один из нескольких магазинчиков, торговавших всякой ерундой – от сувениров: каменных и металлических миниатюрных пирамид, сфинксов, пепельниц с непременными Нефертити или Тутанхамоном, жуков-скарабеев и прочей востребованной ранее у туристов требухи; до кальянов, сумок, кошельков, ремней и душистого табака для тех же кальянов. Кажется, они рассчитывали найти там что-нибудь полезное, хотя что могло быть полезного в таком ассортименте в их-то положении? Хотя, может быть, они ожидали найти фонарик или батарейки – мобильники у всех давно разрядились, фонарики на курорт мало кто брал, только самые прошаренные; и даже в радиоприёмниках, которые были единственным почти источником информации, уже садились батарейки.

Незадачливых взломщиков ждал полный облом – не успели они вплотную заняться дверью, как изнутри щёлкнули запоры, и появился обитатель – египтянин в длинной, до пят, национальной рубахе-галабее, заспанный и всклокоченный. Со сна, видимо, он позабыл русскую речь, и потому сказал опешившим взломщикам длинную фразу на арабском; но они всё поняли, потому что в подкрепление своих слов он показал им длинный, длиной почти в предплечье, нож. Лезвие его многообещающе поблёскивало в лунном и звёздном свете, и предприимчивые выживальщики-мародёры, мешая мат с извинениями, тут же отступили.

Был ли защитник сам хозяином этого магазинчика, или так же как Али, «сотрудник», на которого хозяин возложил миссию сбережения хозяйского добра, и как он всё это время выживал в душном маленьком помещении было тайной; впрочем к жаре и духоте египтяне были вполне себе привычны. Кажется и в других магазинчиках по ночам сквозь завешанные изнутри витрины пробивался свет не то фонариков, не то свечей, а то и древних, времён Алладина, сорока разбойников, и «тысячи и одной ночи» масляных светильников.

Мир стремительно скатывался к средневековью и ещё глубже. Только электрическое зарево на горизонте над аэропортом и заходящие время от времени на посадку или идущие на взлёт самолёты ещё пока нарушали антураж: ночь, мерцающие звёзды; неподвижные на фоне неба трафареты финиковых пальм, уже начавших подсыхать без полива; египтянин в длинной светлой рубахе и со сверкающим ножом в руке…

***

- Ну я им и влеплю претензию!! – распинался днём в очереди в закрытый ещё ресторан толстенький очкарик в бермудах с пальмами, из которых торчали кривые волосатые, ещё мало загорелые ноги, - Ну и влеплю!! Они за такой «отдых» у меня замучаются пыль глотать! Они узнают, что значит иметь дело с высококлассным юристом!..

- Высококлассные юристы в такое время не таскаются по курортам… - буркнул рядом стоящий мужичок, - Высококлассные юристы вовремя чувствуют, куда ветер дует…

- Что вы понимаете!! – впряглась за своего спутника его моложавая подруга, - Владлен выигрывал иски даже к Макдональдсу! Да они теперь замучаются нам платить за испорченный отдых! Надо только составить коллективный иск!

- А сам-то ты что сюда попёрся?? – подколол кто-то из очереди мужика-критика. К нему сразу настроились негативно: всем хотелось верить, что всё вот-вот наладится; да ещё можно будет потом нагнуть тур.компанию, о чём сейчас и вещал толстенький юрист в бермудах. Мужик-критик же поднимал осевшее было на глубину души беспокойство: в конце-то концов свет обещали и вчера, и позавчера, и администрации как не было так и нет, и вернувшиеся несколько семей с аэропорта рассказывали о творящемся там столпотворении такие ужасы… нет, лучше об этом не думать – мы же граждане, избиратели в конце-то концов. Вчера опять звонили в Каир, в посольство, и там заверили что вот-вот… и Али сказал вчера, что аэропорт начал принимать самолёты ну почти по графику… а этот каркает тут! Не может потерпеть чуть-чуть, козёл!

- Дурак был, вот и попёрся! – огрызнулся мужичок, - Повёлся на пресс от своей дражайшей половины! – он кивнул на стоявшую рядом понуро тётку – Но я хоть не юрист, я простой менеджер по финансам. Но не слепой, и вижу что борты садятся и взлетают ну никак не пассажирские! «Заберут нас», ага, ждите!

- «Ах, когда ещё возможность представится, в мире так нестабильно; вон, Сидоровы в третий раз съездили и ничего, а мы ни разу не были!..» - передразнил он видимо её – Копались бы сейчас лучше на даче, сидел бы с удочками!..

Тётка не возражала, видимо, всё было не раз уже тёрто-перетёрто.

- Когда наконец эти суки откроют?? – это уже было общим.

- Уващжаимые! – открывая изнутри дверь в помещение ресторана, обратился к очереди арабчонок в замызганном уже, прежде белом переднике, - Вада мала, вада сиводня адын бутилка в две руки!

- Я «в две руки возьму», хи-хи – глупо пискнула какая-то салажка, но бывшие «отдыхающие», а теперь больше «выживающие» сразу поняли о чём он.

- Как «мала», как «адна бутилка», ты что говоришь, сука!! – заорали из очереди, - Мы и так еле терпим, не хватает, жара ведь, падла, ты что говоришь-то??!

Дверь рванули, распахивая; арабчонок было уцепился изнутри, но его рывком вынесло в толпу, где он моментально получил кулаком в лицо и упал. Толпа «выживающих» соотечественников рыча устремилась внутрь, где за стойкой бывшего бара возвышались обтянутые полиэтиленом кубики с бутылками питьевой воды. Хрупкая «распределительная система» окончательно рухнула.

Рамона не рванулась вовнутрь, где шла борьба за воду, а, выскользнув из водоворота у дверей, шмыгнула назад, в сторону безлюдных сейчас коттеджей. Кое-что ей пришло на ум. Она вспомнила, что в каждом длинном, двухэтажном коттедже на полста номеров была на первом этаже техническая комната, конурка, куда садовники ставили свои совки и грабли, а уборщики номеров закатывали тележки с принадлежностями для уборки номеров. Дверь там была совсем хлипкая, и закрывали их просто для порядка. Иногда тележки и на ночь оставляли на улице или в коридорах около номеров, но за это менеджер по уборке ругался.

Так. Вот он, ближайший коттедж. Из него, кажется, больше всего народу и драпануло – в аэропорт, очертя голову. Вернулись далеко не все. Торчат там, в совершенно собачьих условиях, говорят, в отчаянной надежде что вот-вот, первым же бортом… Ну, если начнут вывозить, мы тоже узнаем, а пока тут всё-таки есть кое-какая еда, хоть большой бассейн есть – правда, в нём давно не меняли воду и он стал явно мутный и с запашком… Интересно, им там, в аэропорту, воду хоть дают? Красный крест какой-нибудь?

Вот и нужная дверь. По стене шустро пробежали пара ящерок-гекконов, юркнули в щель над дверью. Фу, как же тут воняет! Отчего бы? А, ну да – номера ведь запирались снаружи электрозамком, ключ – карточка; с отключением электричества вся эта система накрылась; запереть номер на механическую защёлку теперь можно только изнутри, но для этого кто-то же внутри и должен бы быть. А сейчас все давятся в драке за остатки воды в ресторане. Интересно, Али и Халид себе воду натащили? Наверняка ведь. Нет, ну до чего воняет!

А, понятно – дверь в ближайший номер была приоткрыта, в щель было видно и открытую дверь в туалет-ванную прямо напротив входа. Сейчас бы какую железку найти, чтоб дверь подковырнуть в техничку… есть там кто? Рамона заглянула в номер, предварительно стукнув предупреждающе в дверь костяшками пальцев: «-Э-эй!..» Никто не ответил.

А, ясно что воняет – унитаз почти по верхний край забит дерьмом. Вот идиоты! Ну хоть бы сверху затянули полиэтиленовым пакетом, чтоб не так; пакетов ведь как грязи! Они-то с девчонками по очереди ходили к бассейну, приносили оттуда воду ведром, смывали у себя. Ну, у них, правда, ведро было. В конце концов-то воду ведь можно было и в пакете с бассейна принести, не доводить до такого – как же они тут спят-то?.. Заглянула в сам номер – так и есть, несмотря на полумрак из-за наглухо задёрнутой плотной шторы-теплоотражателя на окне с улицы видны смятые, скомканные простыни на кровати, валяющаяся босоножка на полу, всякий мусор на столе возле телевизора. Каких бы то ни было личных вещей, или чемоданов, указывающих что номер обитаем, не было. Наверное слиняли в аэропорт, да. Или в Каир, некоторые ломились и в Каир, в посольство, думали что оттуда скорее заберут? Но Каир – он далеко. Далеко и дорого туда добираться, если самостоятельно. Да и глупо – в Каире вроде как самые события.

Рамона обвела номер взглядом – стандартная обстановка: двуспальная кровать, столик со стоящим на нём телевизором и упрятанным под него маленьким холодильником, пара стульев, торшер. Ничего напоминавшего хотя бы отдалённо что-нибудь твёрдое-плоское-железное, чем можно было бы подковырнуть дверь в техничку, не было. Лопату бы, что ли?.. Не будет в номере лопаты это точно. Надо будет всё-таки с пацанами идеей поделиться – те что-нибудь придумают…

Движимая неким любопытством, Рамона, зажимая нос от вони, всё же решила заглянуть и в смежную комнатку, вернее, продолжение этой же, эдакую зону отдыха, где стоял диван и два кресла, и откуда уже был выход на балкон.

На диване лежал труп.

Что труп она поняла сразу, хотя тело на диване было с головой прикрыто мохнатым бежевым покрывалом с постели. Торчали только голени и ступни ног, и ноги были босые, вспухшие. Женские ноги. Ноги молодой женщины, с золотистым лаком на ногтях.

Тупо постояв в проходе, Рамона раздумывала что делать. Сообщить начальству? А кто сейчас начальство – Али что ли? Пусть позвонит Аббасу? В полицию? А что сказать, что она тут делала, в вонючем чужом номере – им, аниматорам, строго-настрого запрещено бывать в номерах гостей. Во избежание блядства, конечно же.

За спиной, где осталась открытая дверь, послышались приближающиеся голоса. Рамона решилась, шагнув вперёд отодвинула штору, потом плотный прорезиненный экран за шторой, скользнула за него, откинула на стеклянной двери, ведущей на веранду, крючок, сдвинула дверь, выскользнула наружу.

Надо было отвернуть покрывало, глянуть всё же кто такая? Или нуевонафиг, потом будет по ночам сниться? Интересно, отчего она умерла, и сама ли? Там номер такой вонючий, и никто не живёт – могли затащить ночью, трахнуть и придушить, и очень просто. Сейчас, кажется, всё очень просто, без света, без босса, без администрации, без полиции…

Через секунды она уже бежала по направлению к своему номеру, к своим, к аниматорам. Гости гостями, хоть и соотечественники, а мы сами по себе, мы – коллектив. А с трупами пусть кто хочет тот и разбирается, в её должностные обязанности это не входит.

Все технические помещения они с пацанами, с Аганазаром, с Женькой и Валеком, взломали той же ночью, благо в двух фонариках ещё не сели батарейки. Женька нашёл ржавый заострённый кусок арматуры, использованный кем-то из обслуги как опора для поливального шланга, им и орудовали, когда все утихомирились.

Первая же «техничка» явила им тележку, гружёную чистым постельным бельём, коробками с тюбиками шампуней, кондиционеров, лосьонов для тела, мылом; швабрами, тряпками и щётками; и, самое главное, с тремя «кубиками» питьевой воды. Там же вооружились парой лопат, и дальше дело пошло ещё быстрее. На треск отжимаемых дверей и приглушенные ругательства парней никто из номеров, как и ожидалось, ночью не выглянул…

Вторая техничка дала один неначатый кубик и один наполовину выпотрошенный. Третья тоже не обманула ожиданий. Девчонки крейсировали к своему обиталищу, таская воду, парни занимались взломом. С Аббасом разберёмся потом как-нибудь, буде он вернётся; в конце концов мы на такое «выживание» не подписывались; вон, гости уже начали, кажется воду из бассейна пить – уже мутную и попахивающую. Чем это чревато им было вполне ясно…

***

Ещё через день некоторые, самые неразворотливые гости уже предлагали чудовищные по прежним временам деньги за бутылку воды, а Халид с подручными эту воду им продавал, притаскивая по 1-2 бутылки из каких-то своих тайных загашников. Торговался, продавал с отчаянным выражением на хитром улыбчивом лице и причитаниями «- Аааа, паследний бутилка!.. Как брату тибе атдаю, да, самаму завтра нечиго пить будит!» Со следующим клиентом ситуация повторялась.

Видимо, «некредитоспособные» стали пить воду из бассейна, отчего «выживающих» вскоре и поразили всевозможные кишечные недуги.

Вечером по порядочно замусоренной уже территории отельного комплекса надо было ходить внимательно глядя себе под ноги, и уж точно по дорожкам, а не по газонам – появилась реальная возможность вляпаться в свежую лужу поноса. Людей, бывало, скрючивало прямо на ходу, когда не было времени не то что добежать до номера или хотя бы за угол, а и на сдёргивание штанов иной раз не оставалось времени.

Всё это было бы смешно, не будь это столь ужасно-безысходно. Заверениям бессменного Али

«- Босс сказал чито зафтра дадут свет и привизут воду» уже никто не верил.

Отчаяние и дизентерия поразили прежде отдыхающих…

Чужая страна, чужие люди вокруг. В отелях вблизи, как сообщали отправлявшиеся «на разведку», ситуация выглядела точно так же; где-то чуть лучше – где «гости» сумели сорганизоваться и сразу «приватизировать» запасы воды и пищи, установить нормы расхода и контроль, а кое-где даже организовать самостоятельно готовку горячей пищи; где-то чуть хуже – где почему-то спустили воду в бассейнах, а местные служащие умудрились вывезти запасы воды и сухпай. Куда? А в аэропорт – там, в скученности и сутолоке за бутылку воды у отчаявшихся родителей можно было просить, вернее, требовать любые деньги.

В отелях, где была вода и относительный порядок, «чужаков» гоняли. Вычисляли их просто – по стандартным цветным пластиковым браслетам на руке. Не наш? – пшёл вон.

Центробежные силы, как во всём мире, даже на уровне одного курорта набирали обороты: когда соотечественник, с которым, возможно, жили на соседних улицах, тут, в Африке, безжалостно изгонялся просто из-за того, что на руке у него был браслет не того цвета, не с тем названием отеля. Везде царила безжалостная «групповщина», как на зоне, когда царствует старый, как сама тюрьма, закон: «Умри ты сегодня, а я завтра».

Сформировались даже некие «дружины самообороны» из молодняка, «защищающие свою территорию», и с азартом собачьей стаи устраивающие охоты «на чужих», которых подозревали в попытках «украсть нашу воду» и «украсть нашу пищу». И вообще… «нечего тут шляться!»

Приливом на пляж вынесло несколько раздутых трупов, что резко сократило число желающих освежаться хотя бы в море. Теперь предпочитали просто зачерпывать из мелеющего уже бассейна мутной и тухлой уже воды и выливать на себя, чтобы хоть чуть освежиться. «Купаться» в бассейнах общим решением было решено запретить, чтобы по-возможности сохранить хотя бы такую, но пресную воду. В конце концов её ведь можно было фильтровать, чем и занялись несколько мужчин.

Накануне где-то поблизости, возможно на территории ближайших отелей, стреляли... Строчили из автоматов, как будто рвали плотную материю перед микрофоном. Что там происходило, желающих сходить разведать не нашлось. В последнее время все обособились, замкнулись по «своим» отелям, сведя контакты с соседями до минимума.

***

«Спасение», «избавление» пришло уже даже как-то неожиданно и совсем не в виде родного МЧС или даже сотрудников международного Красного Креста, которых вожделели всё это время.

«Спасение» оказалось ещё страшнее, чем нехватка воды и продовольствия, и даже страшнее чем дизентерия.

Впрочем их, «анимационную бригаду», лишения, связанные с нехваткой воды, затронули лишь постольку-поскольку – благодаря её же, Рамоны, сообразительности, позволившей так вовремя запастись водой.

Рамона проснулась оттого, что в номере, где они жили, отчётливо забубнил что-то телевизор. Сначала она подумала, что это сон; но, продрав глаза, обнаружила, что это так и есть: телевизор, включённый в сеть на момент исчезновения электричества, работал! Телек был включён на каком-то русскоязычном канале; мордастый дядька, эксперт-международник, на фоне до боли родных улиц вещал, что « - … процессы дезинтеграции, происходящие в мире и являющиеся определяющим фактором мировых событий, в значительной степени преодолены в нашем государстве, поскольку народ, выдвинувший во власть своих лучших представителей в лице «Новой Народной Администрации», отдаёт себе отчёт, что только сплочение в нынешних непростых условиях позволит…»

Дальше она не слушала.

- Ура, девчонки, живее-ё-ем!! Свет дали!

И правда – горели лампы на потолке, светил торшер; даже кондиционер дул ощутимо прохладным воздухом!

Ошарашенно озиравшиеся заспанные девчонки, неверя своему счастью, озирались на работающий телевизор, на светящиеся лампы… Вот оно, спасение!

- Рамонка, а может и воду дали??

Мгновенно осознав, насколько это уже противно – лежать на вонюче-пропотевшей простыне, она первая с возгласом «- Чур, я в душ!» рванулась в ванную.

Увы, счастье было неполным – воды не было…

Но свет-то был!

А значит, дело пошло на поправку – сейчас приедет ремонтная бригада и наладит дело с водой; приедет Аббас; приедет Джамал, сволочь, сбежавший от своих подопечных; приедет вся администрация, вернутся уборщики и обслуга; и может бортами МЧС, или там чартерами, «выхлебают» всех «выживающих на курорте» обратно на Родину… Всё пережитое останется как дикий сон, – и в гробу я видела в дальнейшем эту анимацию; домой, только домой, к маме и дочке! Ура!

На территории отельного комплекса, как и прежде, теперь негромко играла музыка.

Али на ресепшен, как и все они, несвежий, и в пропахшей потом прежде белой, а теперь серой и мятой рубашке, на вопросы только загадочно улыбался. Что-то он явно знал, что-то ему сказали по телефону, только он не спешил этим своим знанием делиться с гостями. В холле отеля вновь было прохладно и даже прибрано. Светился экран компьютера, уютно трещал принтер, выплёвывая листок за листком какие-то списки – Али, видимо, готовил какие-то отчёты к возвращению начальства.

Во всём отеле царило приподнятое настроение; выживающие поздравляли друг друга с грядущим избавлением от тягот этого опостылевшего египетского «плена», и даже на радостях делились друг с другом заначенной водой… Все ожидали вот-вот возвращения отельского начальства, непременных крикливых разборок с ним и с руководством тур.компании, и скорейшего возвращения домой…

Увы, действительность жёстко обломала ожидания.

Когда время подошло к двенадцати, и территория опустела – от полуденного зноя все поспешили укрыться пусть в вонючих, но теперь кондиционированных номерах, - в центральные ворота въехали три микроавтобуса, на каких тут принято было таксовать у местных Джамшутов.

Но только это были микрики не МЧС, не Красного Креста – микроавтобусы были наполнены вооружёнными людьми, один-в-один теми «тапочниками», как их показывали по телевизору в репортажах из Ливии, Сирии, Ирака… откуда-то ещё… Какой-то стандарт: полувоенная или совсем чисто гражданская одежда: джинсы или вообще шорты; футболки; дополненные только лишь или разгрузкой с торчащими из неё автоматными магазинами; или на ремне кобурой с пистолетом; или лихо, «по революционному», перекинутой через плечо пулемётной лентой с торчащими жёлтенькими носиками пуль. И тапочки, сланцы, шлёпанцы. Нац-обувь. Символ африканских революций – тапочки и автомат. И гортанный галдёж. Впрочем, было и двое явно бывших или настоящих полицейских – те были в чёрной, несмотря на жару, форме, в беретах и в ботинках. И тоже, как и все, с калашниковыми, и все, как один, с зелёными ленточками – у кого повязанными вокруг головы, у кого завязанной на руке, на плече.

Приехавшие мигом выгрузились из машин, остановившихся возле центрального административного здания, и стали действовать умело и привычно: разделившись на несколько групп, они разбежались по территории, по гостевым коттеджам, стуча в двери кулаками и прикладами, выкрикивая « - Э-эй, на сабраний! Выходьи! Фсе на собраний!»

И негромкая умиротворяющая музыка, лившаяся из репродукторов, сменилась на возгласы голосом Али:

- Дарагий атдыхающий! Фсем сийчас сабратса возли рисепшина! Вас пирисчитают и дадут вада! И абъиснят распарядак!

Несмотря на то, что в двери стучали прикладами, и стучали люди, мало походящие на спасителей, больше на пиратов; известие о неком «собраний», на котором «пирисчитают и дадут вада» было воспринято с радостью и с облегчением. Пусть в тапочках, пусть с ленточками и с автоматами – пусть! Раз уж у них тут исламская революция – пусть! Это ихние тут внутренние разборки, в которых нам не след участвовать; главное что они теперь власть, и, как власть, конечно же, наведут порядок – и с водой, и с пищей, и, главное, с отправкой на Родину! Мы-то тут при  чём, правда же? Мы же с Египтом не воюем, и вообще!.. Вон, им раньше Асуанскую плотину построили, и это… как бы нас тут любят. Вот. Мы ж туристы! Мы ж им наполнение бюджета организуем, привозим валюту в страну!

Правда, несколько пугающим диссонансом в эти соображения втесалась фраза Али, которую он вслед за « - Дарагий атдыхающий! Фсем сийчас сабратса…» также стал постоянно, как заведённый, повторять по вещанию:

- … кто не сабратса – будит наказан!

Это напрягало, как и лица вооружённых арабов – на них была жёсткость, была деловитость, был бессовестно-циничный интерес к белым женщинам, теперь, когда у них в руках были автоматы, не скрываемый за привычным у египтян приторно-льстивым дружелюбием. Или это были не египтяне? Их ведь фиг поймёшь. Но они уж никак не походили на спасателей; теперь в них чувствовались хозяева; и вели они себя как хозяева – пиная двери, торопя; наверно так их предки сгоняли в кучу разбредающихся в пустыне верблюдов.

Рамона с подружками была в своём номере; прыгая по каналам ТВ, они пытались восполнить тот вакуум информации, который у них образовался в период «безвластия» в отеле. Радио – это всё же не то. Телевизор… впрочем, тоже получалось не очень:

«-…идут бои в Тихоокеанском бассейне. Эскадра…» щелк: «- …Новая Администрация заверяет, что тот вал проблем,  что остался от прежнего коррумпированного, преступного режима, который…» щёлк: «- … стиль «сюрвайв» в одежде стал определяющим вектором в представленных моделях на выставке Высокой Моды, прошедшей в эти дни в…» О, чёрт, этого ещё не хватало, самое время, ага… щёлк: - «-…отделение Техаса и создание Техасской Республики фактически стало свершившимся фактом, несмотря на то, что пока ещё…» щёлк, - ага, вот! «- …Исламский Комитет заявил, что он является единственным законным представителем воли…»

Дослушать не дали – эти самые, «комитетчики», собственной персоной: пинок пяткой в незапертую дверь, ствол автомата, неприветливое лицо, мгновенно сменившееся скабрезной улыбкой при виде полуодетых девушек:

- Давай-давай! На сабраний! Натаща-Натаща…

- Это ты своей жене командуй «давай-давай!» - буркнула Рамона; впрочем когда «спасатель» скрылся в коридоре, - Пошли, что ли? Чо там пацаны?   

Отдыхающих-выживающих образовалась немаленькая толпа; хотя можно было ожидать и больше. С детьми никого не было, с детьми все правдами и неправдами просочились в аэропорт, который в Шарме был единственной возможностью вернуться на Родину; или драпанули в Каир, наверняка на погибель – там, говорят, бои между группировками. И что делать в Каире? Ну, посольство там. А у посольства что, портал на родину? Те же толпы желающих свалить с вдруг ставшего негостеприимным курорта, причём в собачьих условиях. То же ожидание борта МЧС или «пока всё уляжется». А армия, бля, «сохраняет нейтралитет», долбаные чурки!

Собрались перед адм.зданием. Все мятые, несвежие; порядком, признаться, воняющие – и пОтом, и последствиями питья некипяченой несвежей воды, а проще говоря, фекалиями. Жаждущие спасения, воды, кормёжки, отправки домой. Жаждущие информации.

Нате, получите: новой информации воспоследовало с избытком. И новых впечатлений.

Сначала их загнали – как овец, честное слово! – в большое помещение ресторана; второго, обеденного, с крышей из натянутой жёлтой пластикатовой ткани. Раньше Рамоне тут нравилось больше чем в малом,  - тут, хотя из-за некапитальной, тканевой крыши всегда было жарче – кондиционеры не справлялись, но из-за того, что лучи яркого африканского солнца заставляли гореть оранжевым натянутую огромным шатром ткань, всё тут днём казалось ярким, оранжевым, праздничным.

Сейчас тут царил беспорядок: валялись перевёрнутые стулья, столы сдвинуты, скатерти сброшены на пол, на полу же осколки битой посуды. Это точно молодняк развлекался метанием тарелок, уроды; кстати, где они? А, и они здесь. А как же.

Как-то это мало походило на то, что их сейчас организованно препроводят в аэропорт и отправят домой; тем более что ни одного сотрудника посольства, консульства, или хотя бы «Пегаса» не было.  Больше это походило на виденные по телевизору кадры фильмов про времёна фашистской оккупации: согнали деревенских на площадь, и сейчас комендант, или кто там, будет вещать. « -Курка, свинка, млеко, партизанен пиф-паф!»

И «тапочники» действовали сноворовисто, привычно – видимо, не первый отель шерстили. Окружили, держа автоматы не то чтобы наизготовку, но вполне под рукой, и скалились, беззастенчиво разглядывая и между собой переговариваясь. Чувствовали себя тут хозяевами; да они и были хозяевами.

Рамона отыскала глазами толстенького юриста, как его? Владлен назвала его супруга – чо-то он притихший, а ведь самое время вроде как «высказать претензии» и «вчинить иск». Дошло до придурка, что эти тут любой «процесс» выиграют – вон их сколько, «адвокатов с автоматами».

О, и Али тут. « - Будим делать пирикличка и срафнить списки!»

- Али, слышь. А где Аббас? Где все? Эти вот… они вообще кто? – спросил негромко, стараясь не нарываться, Женька.

- Ето… Ето новый власть. Пиридставитили Исламский Камитет! Вот! – оторвавшись от бумаг, указал рукой Али, и все обернулись. В открывшуюся стеклянную дверь вошёл абрек, вернее, в точности как на фото и репортажах по ТВ выглядел какой-нибудь душман времён Афганистана, Чечни или Ливии с Сирией: непонятно-средних лет, ему можно было дать и 30, и сорок пять; с окладистой чёрной как смоль бородой по грудь, столь нехарактерной для египтян; смуглый, с быстрыми властными движениями и повелительным голосом. Одет он был «по военному» в отличии от сброда «тапочников» - в песочного цвета камуфляж, песочные же берцы с матерчатым верхом, такого же цвета бейсболка, перевязанная зелёненькой ленточкой с чёрной арабской вязью по ней. Автомата у него не было, зато был большой пистолет в пластмассовой серой кобуре на ремне, такой большой, что нижняя часть кобуры была пристегнута к бедру ремешком, чтобы не болталась. Также на ремне у него висел здоровенный нож…

Судя по всему, он был тут главный. На ходу он что-то по своему говорил поспешавшим за ним нескольким арабам, и выглядело это как авианосец, идущий во главе авианосной группы из эсминцев, крейсеров и всякой прочей мелочи. Или как лев во главе прайда.

Оп-па, а это кто? Этого я знаю, этот из обслуги отеля. Это ж бармен из холла, я его помню, хотя он недавно работал. Вообще, все из местных, кто не слинял с началом событий по домам, тоже были здесь: и улыбчивый Халид с тремя такими же молодыми сподвижниками, и ещё несколько парней, время от времени мелькавших на территории и бог знает чем живших всё это время; и несколько разновозрастных и по-разному одетых других египтян, которые на территории не мелькали, и, видимо, отсиживались в своих магазинчиках.

Они стояли отдельной группкой, не смешиваясь с «гостями», и с подчёркнутым вниманием смотрели на Али, который был для них сейчас определённо начальством; а при появлении бородатого с эскортом уставились на него. Прям ели его глазами; Рамоне пришло в голову такое определение как «верноподданно». Ишь ты, даже на Аббаса прежде так не смотрели, видать и правда всерьёз власть сменилась.

Замеченный ей знакомец, бывший бармен, теперь явно был «из этих» - молодой невысокий парень был в джинсах, в светлой футболке – и с автоматом на ремне. И он шёл рядом с бородатым, и со вниманием слушал его реплики.

Бородатый только скользнул взглядом по толпе «гостей» и подошёл к группе соотечественников, заговорил с ними жёстко, повелевающее. Его также как сопровождающие с почтением слушали.

Началось «собрание». Собственно, вёл его Али; он поначалу со всем возможным уважением выслушал обращённую к нему длинную тираду бородатого, поклонился, что-то ответил по-своему; и обратился к «гостям»:

- Ээээ… придставляю вам новый босс. Ето есть Джабар… аль-Мас… эээ… Джабар Несокрушимый. Он есть типерь тут главный, в…

Его беспардонно перебил длинной фразой парень с автоматом, тот, что был раньше барменом. Чёрные его глаза так и зыркали по толпе гостей.

Али выслушал его, поклонился ( - «Ого!» - отметила для себя Рамона) и поправился:

- Главный тут, в атели… - он с трудом подбирал слова, - И в близких ателях вот он – Гамаль. Он… он типерь тут главный от Исламский Камитет. Джабар Несокрушимый – подобострастный поклон в сторону стоящего к нему поодаль боком бородатому, продолжавшему что-то внушать почтительно его слушавшим соотечественникам, - есть старший над всем восток Шарм-аль-Шейх! Он отвичать за парядок и законность ваапще! И за соблюдение норм шариат. Джабар есть амир восток Шарм-аль-Шейх – панятна? Гамаль – амир наш атель. И есчо три атель он амир.

Он помолчал, погрустнев; видимо переживая, что вовремя не ушёл и не стал тоже «амир трёх атель», и продолжил:

- Сийчас мы сделаем перекличка по номерам атель и фамилий!

Он стал называть номера и фамилии, а гости отзывались; Али что-то помечал в списках. Если кто-то не отзывался – он возвращался, выкликая жильцов соседних номеров, и вдавался с ними в длинные и путаные выяснения куда делись жильцы из номеров пустующих. Это оказалось долго и нудно; гости сначала исподтишка, потом открыто стали поднимать валяющиеся тут и там стулья, рассаживаться на них, а то и на пол. Двое настойчиво запросились в туалет; Али беспомощно обернулся на расхаживающего среди гостей и что-то высматривающего Гамаля; а тот сначала злорадно запретил, а потом, когда просящихся стало уже четверо; и одна несчастная, ставшая чуть ли не зелёной от невозможности терпеть, тётка, даже, кажется, обделалась, позвал одного из тапочников, и тот куда-то их сводил.

- …куда уехать?.. Это точно? Вы сам видеть? В аэропорт уехать? Вместе с ребёнка? Кагда? – продолжал дотошно докапываться Али, как будто не всё равно ему было кто и куда из бывших гостей драпанул из отеля с началом событий. С другой стороны хотелось верить, что это свидетельствовало о том, что порядок восстанавливается, и новая власть не пускает дела на самотёк…

Уже и бородатый Джабар закончил с египтянами, и те ушли; а Джабар в сопровождении пары «солдат» отправился к бару, откуда, вернее, из глубины помещения, кто-то из бывшей обслуги тащил уже бутылки с водой, картонные коробки с соком, горячий чай...  А Гамаль всё расхаживал среди гостей, и, как заметила Рамона, несколько раз, что-то или кого-то высмотрев, довольно и злорадно улыбнулся.

Наконец перекличка закончилась, и Али отдал списки с пометками Гамалю. Тот рысью подбежал к бородатому, рассевшемуся в кресле у стойки и пившему чай в торжественном одиночестве; о чём-то с ним перетёр, и вернувшись к гостям и Али, распорядился:

- Щенщин атдельна, мущщин атдельна! Вот суда щенщин, суда – мущин! – он показал рукой.

- Зачем это?? – возмутился кто-то, но Гамаль не удостоил его ответом. Оробевшие гости стали перетасовываться по полам.

« - Наверно так у них по шариату положено?..» - робко вполголоса предположила некая тётка.

- Какое мы-то отношение имеем к шариату? – хмуро заметил мужчина, и та замолчала растерянно.

Рассортировались; в том числе и анимация. Сволочь Али и мерзавец Гамаль знали ведь, что они-то не из «гостей», они относились к обслуге отеля; но когда Аганазар попытался по-свойски подойти к новому тут «начальнику», Гамалю,  и поговорить в тему, тот только отрицательно покачал головой, перехватил поудобнее автомат и скомандовал:

- Нэт! Как фсе!

Ясно стало, что деление сейчас идёт на «наши-чужие» отнюдь не по принадлежности к отелю, даже не по принадлежности к «Пегасу», которому отель и принадлежал и который до последнего времени тут и рулил всем, назначал начальников, тасовал персонал; - теперь разделение шло по другим критериям. Вот даже Али был для них сейчас, видно, не вполне «свой»; а лишь «помогальник». И не «свои» были ушедшие уже египтяне; и уж точно не свои были они, европейцы; неважно, что, к примеру, тот же Аганазар совсем даже и не русский, а азербайджанец.

Разделились, растерянно ожидая продолжения. Хоть бы воды сначала дали, или покушать! – а с кухни начинали доноситься аппетитные запахи…

Подошёл напившийся чаю бородач. Нехорошо осмотрел женщин, останавливая взгляд маслянисто блестящих чёрных глаз на молоденьких, что-то по своему сказал Гамалю; тот угодливо захихикал. Подошёл к мужчинам. Лицо его сделалось жёстким, а взгляд цепким, ощупывающим. Спросил о чём-то Гамаля – тот ответил. Потом обратился к «гостям», которые при его приближении непроизвольно, хотя он и не требовал, повставали кто сидел, - Гамаль перевёл:

- Кто работаль большой фирма? Кто есть владелец большой своя фирма?

Все молчали. Как-то у всех мужчин одновременно возникла мысль, что бородач с пистолетом не собирается становиться партнёром какой-бы то ни было фирмы, не для того спрашивает.

- Не понимать?.. Кто есть босс свой фирма, тот ехать домой первый! Ну?

Из женщин это обращение услышали. Раздалось:

- Лёша, Лёш, что ж ты??

- Михаил, да назовись ты! Уважаемый, вот, мой муж; он в большой фирме работает, в ИнтерПродукт; он начальник отдела маркетинга, его все уважают! Мы вместе. Отпустите нас, пожалуйста, поскорее, у нас дома двое детей маленьких!

- Владлен, скажи же ты им! Мужчина, мой муж юрист в крупном холдинге!..

Бородач удовлетворённо улыбнулся; Гамаль же принялся уточнять:

- Ваш муж какая? Лёша – это вы? Юрыст – ето что? Какая фирма?.. Вы чем занимаетесь? – обратился он наконец к солидному мужчине в очках с золотой оправой.

- Столяр я! – буркнул тот.

- …? Какая?

- Столяр-краснодеревщик. С деревом работаю.

Гамаль с недоверием посмотрел на его очки, потом на руки; потом переключился на остальных:

- Дамой хотите? Говорить кто работает! И какой комната!

Понеслось вразнобой:

- …менеджер на хладокомбинате… учусь я, студент… …геодезист я… я в крупной фирме работаю, в «Махеев», зам.начальника по сбыту, а причём тут это?..  … у меня фирма своя, только маленькая, канцтовары, а что?.. …работаю я тут, в анимации, Гамаль, ты что, ослеп??.. …начальник цеха я…

Тот только успевал отмечать что-то в листках, переданных ему Али. Женщин же не спрашивали; очевидно, по их понятиям женщина никакой более-менее серьёзный пост занимать не могла.

Наконец опрос закончился, и четверых из мужчин отделили от остальных и оттеснили в сторону. Бородач что-то сказал – и Гамаль перевёл:

- Вы сейчас уходить вот с ними! – он показал на двоих с автоматами, - Вы жить отдельно…

- А моя семья?? – запротестовал тут же один из отобранных, - Моя жена, дочка! Что значит «отдельно»?? Нет, я так не согласен!

Остальные тоже стали возмущаться и не выражали желания куда-то уходить «от коллектива», загалдели и их жёны; и тогда бородач ударил одного из отобранных в лицо…

Ударил не очень сильно, и, как сказала бы Рамона, неправильно, как-то по-женски, от плеча – сразу видно, что бородач никогда не занимался боксом и даже, пожалуй, не стучал никогда по боксёрскому мешку, «ставя удар»; но всё равно разбил в кровь нос не ожидавшему такого мужчине. И всем всё тогда сразу стало ясно…

Собственно, и раньше всё было ясно; но разум отталкивался от жуткого понимания реалий: «террористы» и «заложники». В конце концов все кроме бородача  и двоих явно полицейских в чёрной форме не производили впечатления каких-то бандитов или хотя бы серьёзной угрозы несмотря на оружие – просто арабы, каких полно на рынках, приставучих «- Натящья, Натящья, заходы в магазын, харощий цена, только для тибя!..» - да, теперь у них лица были полны сознания собственной важности, но это всё равно, видно, были всё те же недавно заискивающе улыбающиеся на рынках египтяне, те же самые, и одетые так же; только что по какому-то недоразумению теперь в их руках оказались автоматы; привычные такие и даже родные «калашниковы». Впрочем нет – не совсем привычные – с деревянной ручкой перед магазином, какой на отечественных АК никогда не было. А оно вон как.

Женщина завопили, но с места никто не сдвинулся. Взахлёб рыдала девушка-подросток, очевидно дочка стукнутого в нос мужчины. Их увели; а бородач под перевод Гамаля пояснил ситуацию:

- Они первый уедут. С семья. Как только за них заплатят фирма. Вы тоже уехать. Должны сдать все наличный деньга и все золотой украшений. Мине. Кто ни сдаст будит наказан. Сильна наказан!

- А домой когда??!! – выкрикнул кто-то из рыдающих женщин, до которых «дошло».

- Домой… потом. Да. Все сдавать наличный деньга и золото. Пластиковый карточка тожи сдавать. Кто больше сдать деньги – тот ехать домой первый! Кто не сдаст – тот наказывать!

Боже, какой бред! – думала, сидя на полу, и раскачиваясь, обхватив колени руками, Рамона, - Какой бред, какой бред! Какого чёрта я сюда вообще приехала, в эти долбаную Африку, в этот сраный Египет! Какого чёрта я такая дура-то? Ну почему я не уехала сразу же, с Халиком. В первый же день, когда он предлагал? Убеждал даже, уговаривал, умный азер! Сейчас он, небось, уже дома, в Баку. И она бы могла бы быть в Мувске; а дома, что бы ни случись, и стены помогают!.. Денег пожалела, дура…

 Она теперь была уверена, что будь она дома, возле мамы и дочки, что бы ни происходило в мире было бы такой ерундой!.. Теперь она была твёрдо уверена, что высшее счастье – это быть среди своих. Там, наверняка порядок; родная полиция, армия, нет этих чёрных курчавых морд с автоматами; там все свои; там нет жары; там можно вволю пить прохладной прекрасной чистой воды, и совершенно бесплатно; там не воняет от окружающих потом и фекалиями.

Да, она смотрела по ТВ, что в Мувске произошёл некий «переворот», была стрельба, и неслабая; и даже по комплексу правительственных зданий врезали чем-то тяжёлым: CNN и Евроньюс показывали огромные клубы дыма над крышами родного Мувска. Они тогда ещё не определились – то ли это «пришла к власти подлинно народная и демократическая Администрация», то ли «власть захватила антинародная тоталитарная Хунта», и в комментариях несли что-то уклончивое; но это и неважно было – теперь она была уверена, что чтобы там, в Мувске, не происходило – это всё свои, местные разборки; там неминуемо всё наладится; там любой полицейский или солдат разговаривает на одном с тобой языке, читал те же книжки и те же странички «В Контакте»; и потому не будет с тобой вот так вот, по-скотски: «Кто не сдать – тот наказывать».  Душманы чёртовы. Трус и подлец Али. Поганец Гамаль… Хотелось вернуться в комнату, напиться воды и вытянуться на кровати.

Вот только ещё всё совсем даже не закончилось.

Бородач подошёл в сопровождении Гамаля к женщинам – от него отшатывались, отворачивались. Но его, видно, это не заботило – он показывал пальцем на ту или другую, Гамаль понимающе кивал, спрашивал:

- Фамилий ваш? Какой номер? – сверялся по списку, что-то там помечал. Видно было, что бородач тыкал пальцем в молодых и симпатичных. Гарем себе подбирает, что ли? – подумала Рамона.

И в неё, и в Наташку, и в Марину тыкнул пальцем бородатый бандит, - Гамаль ему сказал что-то по-арабски, Рамона поняла только одно слово – «анимация»; но бородач лишь презрительно дёрнул плечами, и Гамаль, не спрашивая их, тоже что-то пометил в списках. А Лиза его не заинтересовала, Лиза была несимпатичная, и она это знала; и всё равно её, как казалось, это обидело – хотя это и было ну совсем уж глупо. Ясно что не для участия в новом шоу выбирал явный бандит с зелёной ленточкой симпатичных молодых девок; или для «шоу», но не для того, в котором было бы в кайф участвовать…

Закончили с женщинами – бородач перешёл к мужчинам.

Рамона ещё раньше заметила, что несколько парней тасуются позади всех, стараясь не попадаться Гамалю на глаза; но это было тщетно: злорадно осклабясь, он показал на них пальцем, что-то сказал своему боссу – и тот поманил парней пальцем. Те, как загипнотизированные, вышли вперёд.

Гамаль всё что-то говорил бородачу, показывая то на парней – их было двое, - то на себя, то махая рукой в сторону административного здания с ресепшн, где он раньше заведовал баром. И где ему перепало, когда в первую же ночь после отключения электричества бар разграбили. Или во вторую? Неважно, - очевидно, что он узнал обидчиков:

- Есчо где адин?

- Нету… Уехал он. Это… слушай! Я прощения попрошу, эта, заплачу, а? За ущерб. А?..

Не обращая на него внимания, Гамаль всё что-то говорил и говорил бородачу, тот понимающе кивал.

Походил ещё среди мужчин, - те расступались, глядя на него кто со страхом, кто со скрытой неприязнью. Отошёл – сказал что-то Гамалю. Тот перевёл:

- Рука вытянуть вперёд себя. Оба рука!

Непонимающе переглядываясь, мужчины вытянули вперёд руки. Бородач опять прошёлся – и цоп! – ухватил одного за плечо, толкнул к тем двоим парням.

- Выходы, выходы! – подтвердил Гамаль, - Стой здесь!

- А что я?? Я-то что? Я вообще не при делах!! – запротестовал было тот, но Гамаль не церемонясь выволок его из толпы. Тем временем бородач высмотрел по каким-то своим критериям ещё одного молодого мужчину, выволок и его.

А потом бородач разродился речью – Гамаль, как мог, переводил.

Переводил он сумбурно, но понять было можно – что вы, русские скоты, достойны только жрать помои вместе со своими свиньями; что теперь тут, на священной земле Египта, будет халифат; и гяурам, поганым иноверцам, нечего тут делать, и потому они все будут отсюда высланы. Со временем. Что поганые русские недостойны лизать ноги правоверных мусульман; и что они своим поведением показали, что совершенно не способны к порядку и дисциплине. Воровать – нельзя; драться – нельзя! – но вы, отродья свиней, этого не знаете, потому что вы есть отродья свиней! Несколько дней – и вы превратились в то, чем на самом деле и являетесь – в стадо свиней, вонючих, хрюкающих, пьяных, не знающих закона и порядка. И что сейчас несколько из вас, свиней, будут показательно наказаны, чтобы остальные свиньи знали, что тут, на древней земле, хозяева – правоверные мусульмане, а не поганые позорные европейцы! И это будет вам всем, свиньям, хорошим уроком!

Наверное, это было уже по заведённому сценарию, потому что тут же двое подручных, те, что были в полицейской чёрной форме, забросив автоматы за спину, подбежали к растерянно стоявшему парню, одному из двоих, на которых указал Гамаль, и, схватив за руки, поволокли его в сторону дверей. Парень был здоров, и стал вырываться… Впрочем, несмотря на то, что по габаритам парень, пожалуй, мог бы без труда расшвырять обоих египтян, сопротивлялся он в четверть силы, не дрался, а лишь упирался, не давая его тащить непонятно куда… Впрочем было понятно, что ничего хорошего ему не светит.

В толпе женщин начался вновь истеричный вой и плач, мужчины, кто сидел, повскакивали, сжимая кулаки – отступив на несколько шагов, на них направили автоматы несколько «тапочников», защёлкали снимаемыми предохранителями.

Парня тащили к дверям – а он упирался, и следом шёл бородач. Гамаль злобно и торжествующе улыбался, глядя на это; в руках теперь он держал не списки, а автомат, тоже со снятым предохранителем.

До дверей парня не дотащили – он упёрся, стал всерьёз сопротивляться, и даже толкнул одного из конвоиров так, что тот упал.

И тогда шедший следом главный бандит что-то каркнул – и второй отскочил в сторону; а он быстро достал большой чёрный пистолет и выстрелил парню в голову…

В просторном зале выстрел хлопнул совсем негромко, не громче чем хлопок лопнутого предварительно надутого полиэтиленового пакета – и на секунды, пока парень валился на пол, и когда уже упал, в зале наступила пронзительная тишина, даже слышно было как звякнула по полу гильза.

А потом все заорали. Дико, пронзительно.

Отступивший в сторону один из тапочников дал очередь из автомата поверх голов – и автомат протрещал, громко, внушительно несмотря на крики – и крики сразу оборвались, и бывшие «гости» стали падать на пол, закрывая головы руками – кажется, ни у кого не было сомнений, что сейчас их всех тут и убьют…

Рамона тоже упала на пол, вернее, на кого-то; перекатилась в сторону, мельком увидев в пологе шатровой крыши неровную цепочку отверстий от пуль, через которые теперь тонкими лучиками било африканское злое солнце; замерла. В десятке метров перед ней на полу были видны грязные подошвы босых ног только что убитого парня. Рядом с ним стоял с пистолетом в опущенной руке бородач и что-то говорил Гамалю.

Говорил он ему:

- … так всегда бывает, запомни. Всегда чтобы остальные начали слушаться, чтобы поняли что с ними не шутят, надо одного выбрать и при них убить. Тогда остальные будут себя вести как полагается. Понял?

- Понял, Джабар-амир. Только это же русские. Они бешеные.

- Аааа, уаляд, ты чего говоришь. Все неверные одинаковы. Немцы, итальянцы. Ты же видел.

- Да, амир. Но русские, они…

- Ты что, боишься русских? Этих грязных трусливых свиней?.. Ты видел, как они сразу испугались??

- Нет, конечно, амир, я не боюсь. Только они бешеные. Бывают.

- Аааа, сын кролика, бешеных животных уничтожают. Пойдём, я покажу тебе. Ты тут останешься главным, тебе следить за всеми, пока не сможем их обменять на что-нибудь стоящее у их правительства – на деньги, или на оружие, - и тебе следить за порядком. И потому надо чтобы тебя боялись. Скажи-ка им…

Он стал говорить громче, и Гамаль теперь переводил:

- Фсе вы жить в своих номер. Сами следить за порядок! После пять часов из номер не выходить! Кто выходить – мы сразу стрелять! Сегодня мы обойти номер и собрать все деньги из номер! Кто будет прятать – мы стрелять! Двер номер не закрывать!

Подумал и добавил от себя:

- Вада севодня дадут… В номер телевизер не включать! Кушать в ресторан в абед, адин раз. Если кто убежать – мы поймать и стрелять! И стрелять все из соседний номер!

Ещё помолчал и громко добавил:

- Я тут главный!

Бородач стоял рядом и благожелательно улыбался, слушая незнакомую речь. Он был уверен теперь, что этот, новый сподвижник, расшибётся в лепёшку лишь бы заслужить благоволение «амира», давшего ему власть, деньги, оружие. Главное, конечно, власть. Это как наркотик – кто хоть раз попробовал настоящую власть, - вплоть до жизни и смерти – тот с этого уже не соскочит. Надо только ещё кое-что сделать, чтобы у мальчишки обратного пути не было…

Он распорядился – и двое в полицейской форме как собаки кинулись на второго парня из выбранных Гамалем. Он стоял, был в прострации, не сопротивлялся – его повалили, надели и затянули за спиной пластиковые наручники. Потом набросились на следующего, того, одного из двух, что выволок из толпы сам Джабар.

- Яяяя…. Я не при чём!! – заорал тот. Но его тоже повалили навзничь и надели наручники. И ещё одного. Из кучи лежащих на полу и друг на друге женщин, девушек раздавался плач и подвывания; из кучи мужчин - тупая бессвязная и бессильная матершина. Подниматься и оказывать сопротивление и правда никто больше не рисковал.

- Вот.

Бородач подвёл за плечо Гамаля к одному из лежащих, наклонился над ним и снял с его руки часы:

- Вот. Смотри. Это военные часы. Американские. Значит он тоже военный. Только скрывает.

Лежащий что-то сообразил и, не поднимая голову, торопливо заговорил:

- Это хорошие часы, я их по интернету купил. С ними нырять можно. Забирайте, конечно. Меня отпустите только!

На него не обращали внимания. Подошли к другому, бородач снял и с его руки часы, подал Гамалю. Тот прочитал вслух на ярких, весёленькой расцветки массивных часах с парашютом и летучей мышью на циферблате: «- Спец Наз Гэ Рэ У. Вэ Де Ве».

- Это мне подарили!! – торопливо забормотал лежащий, - Друг подарил, на день рождения. Это… это обычные часы, они в у нас в любом магазине продаются!

- Этот, наверное, тоже военный! – не слушая, что там лопочет по-своему русский, сообщил Гамалю бородач, - ГэРэУ – это у русских разведка, я знаю. Его тоже нужно держать отдельно, а лучше убить!

Троих потащили к выходу.

***

Пить не дали. Есть тоже не дали; впрочем, от произошедшего есть всем как-то расхотелось. Зато отпустили по номерам; и подвывающие и белые от ужаса бывшие отдыхающие быстренько рассосались по своим обиталищам.

Телевизор не включали…

В остальном всё было как раньше – приветливо дул прохладой кондиционер над дверью, в кране появилась вода, можно было наконец умыться и постираться. Принять душ. Вот только зрелище убитого на их глазах парня не выходило из головы и отбивало желание заниматься хоть какими-то бытовыми делами. И сознание что все они теперь – заложники.

Сидели на кроватях, тупо глядя кто в пол, кто друг на друга.

- Ну, что будем делать, девочки?

Никто не ответил. Когда уже прошло минут пять, разлепила губы Маринка:

- Что, выбор, что ли, есть?..

- Выбор всегда есть…

- Ага, как у того пацана, что застрелили в голову?

Помолчали; Рамона думала о доме, о дочке и маме. Сто процентов, что о доме же думали и остальные. Потом сорвалась Лиза, закричала, забилась на постели:

- Я не хочу, не хочу, нехочу это!! Заберите меня отсюда, пусть кто-нибудь заберёт меня!! Я домой хочу, что мы тут все делаем??!!

Её не успокаивали; только когда её рыдания превратились уже в протяжный вой, Рамона сходила и принесла из ванной стакан воды, ни слова не говоря вылила ей на голову. Завывания Лизы понемногу прекратились, остались только сдавленные всхлипывания.

Скрипнула незапертая дверь в номер. Все, вздрогнув, обернулись на вход. Появились Женька и Валек.

- Вы чо не в своём номере? Сказали же из номеров не выходить. А где Аганазар?

Женька только презрительно передёрнул плечами, а Валька сразу начал рассказывать, как будто с середины:

- … всех убили! Ну, этих – парня, что Гамаль указал, и тех двоих. За наш амфитеатр отвели – помните, там недострой? Вот – отвели туда – мы проследили, - там колодец старый. Каналья или, скорей связь. Положили лицом вниз. Потом по одному поднимали, подтаскивали к колодцу, на колени ставили – и горло резали. Первого этот, бородатый зарезал – столкнул в колодец, потом двоих – Гамаль. Бородатый ему свой нож дал – показывает «режь», типа – а тот трусит, трясётся. Потом что-то поговорили – и Гамаль того… зарезал. Одного, потом другого. Сам. За волосы держит – и горло перерезает, прикинь. Над колодцем. Меня чуть не вырвало. Один типа тихо, а второй вырывался, ага. Вот он их и зарезал… И столкнули их в этот колодец, мусором присыпали.

Валека всерьёз потряхивало.

- Ты выпей чего, что ли?

- Валокордин есть, или что там сердечники?..

- Какие нах «сердечники»; у тя что, с сердцем непорядок?

- У меня сейчас везде непорядок. Чо-то сердце, в натуре, жать стало.

- Водки выпей вот. Не, нету водки, на, виски. Полегчает.

- Спасибо. Не каждый день, в натуре…

Лиза тихонько завыла. На неё не обращали внимания.

- Да понятно всё. А Аганазар где?

- Он остался посмотреть ещё. Куда и кто. Одному легче. Вроде как бородатый уезжать собрался, надо посмотреть кто и с чем останется.

- А смысл?

- Надо посмотреть сначала, потом думать. Может и смысл какой появится.

- Поймают Аганазара – нам всем конец! – пролепетала, сморкаясь в наволочку, зарёванная Лиза.

- А не пох.й ли? – спросил Женька, играя желваками.

Все помолчали, переваривая услышанное.

- Аганазара увидят – нас всех убиют! – снова продолжила Лиза.

- Пох.й. – теперь это уже сказала сама Рамона.

В самом деле, это старое русское выражение «- А не пох.й ли??» как-то… как-то показало свет в темноте. Выход.

Действительно – а не пох.й ли? Что ещё с ними нужно сделать, чтобы было не пох.й? Трахнуть их, порвать, заразить чем-нибудь, продать какому-нибудь толстому шейху в гарем? Откуда тут нахер шейхи? Значит не в тот гарем, что показывают в исторических фильмах, где музыка и канарейки, а в какой-нибудь заплёванный бордель. Ублажать этих вот, «тапочников», воинов аллаха, ити их всех. Пока не зарежут.

Парни, переговариваясь, ушли к себе в номер.

- Маринка, слышь, Маринк!

- А?

- Где мой венгер? Ты брала тогда, не вернула?

- А. Да вот он. Зачем тебе? – она порылась в тумбочке и достала небольшой складной ножичек малинового цвета со швейцарским крестом на ручке.

- Затем. Они сегодня придут «собирать ценности», слышала?

- Угу.

- Нас с тобой чо-то пометили в списках, видела.

- Ясен перец. Ага.

- Ага-ага. Вот. Пох.й мне, ясно. Пох.й. – Рамона открыла складешок, попробовала на ногте остриё. Не закрывая сунула под подушку. Потом передумала и сунула его под простыню. Прикрыла скомканным покрывалом.

- А, поняла.

Лиза всё всхлипывала. Маринка покопалась в ящике стола под телевизором, достала нож из нержи, обычный столовый. С зубчиками. Когда-то давно принесённый из ресторана; что они тогда им резали, торт? Точно, день рождения был у неё, Рамоны; торт тогда и резали им. С сомнением осмотрела нож, бросила обратно; вновь покопалась в куче вещей и вещичек, накопившихся за время работы, извлекла канцелярский нож с выдвижным лезвием:

- Во!

Вжикнула лезвием туда-сюда, попробовала пальцем, ойкнула уколовшись, сунула палец в рот, посасывая.

- Нормальный.

- Ага.

- В шею надо, где артерия. Эта, как её. Сонная.

- Да.

Телевизор не включали. Без телевизора было кисло, хотя, казалось бы, уже и отвыкли за это время. Кисло даже со светом и с водой. Хотя с водой нет, с водой было хорошо. Напор был так себе, но не суть. Под чахлой струйкой из душевого крана с грехом пополам все вчетвером по-очереди помылись, вздрагивая от малейшего стука поблизости, постирали в раковине накопившееся бельишко. Никто не мешал. Набрали воды про запас, на всякий случай в пустые бутылки.

- Может и обойдётся?.. – осторожно спросила Наташка, - Может пронесёт?

- Обязательно пронесёт. Если некипячёную воду будешь пить! Будет нести и нести, добежать не успеешь.

Маринка фыркнула.

- Да ладно. Ты ж понимаешь. Может обойдётся? Баб много…

- И времени у них много. Ты это – подмылась? Вот и сиди, проветривай, жди. Принца на белом коне…

- Или коня – без принца.

- Во-во. Это скорее всего.

- Гамаль, сучонок, на коня не тянет – так, жеребёнок.

- Убийца он теперь, поняла?

- Да поняла я, поняла.

- Среди наших убийцы тоже есть. Ты рассказывала.

Она рассказала, конечно, про синюшные вспухшие ноги, торчащие из-под покрывала в вонючем номере. Они тогда здорово перетрусили. Рассказали парням. Те через день сходили – сказали, что нет там ничего. Уже. Диван вонючий с пятнами есть, а покрывала и тела нет.

- Может она сама… Может не наши…

- Может показалось.

- А иди ты. Показалось!

- Сейчас всё говно наружу из всех полезло. И из наших, и из ихних. Почему вот так: как ничего не сдерживает, так обязательно говно из людей лезет. А? Почему не что-нибудь другое?

- Чего? …не сдерживает-то?

- Ну, типа, закон. Закон кончился – и говно полезло. А?

Помолчали, потом Рамона медленно произнесла:

- Мы в девятом классе в поход ходили, в трёхдневный... От группы вчетвером отстали. Я и три пацана. Случайно – я на поляну с черникой набрела, а они меня искали. И заблудились мы. Я ногу подвернула... И они меня полночи по-очереди тащили к лагерю. На себе. А могли бы трахнуть, и, к примеру, в ручье утопить. А? Там ведь, в лесу, закона не было… А они тащили. И мысли не было.

- Ну, это другое…

- То же самое. Вот то же самое…

Вдалеке послышался женский истошный крик. Все вздрогнули.

- Вот оно, началось!.. – с видом, как будто она комментировала фильм ужасов, замогильным голосом сказала Лиза. На неё накинулись одновременно:

- Закрой рот, достала уже, сука, ныть!

- В натуре, завали хлебало. И без тебя тошно!

- Ты у нас страшненькая, тебя трахать не будут, нахер ты нужна!

Лиза с рёвом упала на постель, затряслась в рыданиях, обхватив голову. Рамона подумала – интересно, от чего больше: от того что «началось» и от страха, или что опять ткнули в нос что страшненькая? Арабы ж не бухают, не то что наши, для них расхожее выражение «Нет некрасивых женщин, есть недостаток водки!» неприменимо. Хотя для них все европейские женщины желанны, это давно понятно. А мы тут вчетвером. Хотя нет, ещё девчонки вдвоём вроде живут в одном номере, это кроме семейных, «парных», и вроде ещё тётки – но те в годах… Интересно, мужики будут своих жён защищать, если к ним придут… это… с ясными намерениями, и с автоматами? А вот хрен знает – дешёвые сейчас мужики пошли. Наши-то парни, хоть их номер и по тому же коридору, за нас точно не впишутся, нафиг им приключения. Мы им никто, так, сотрудницы по работе… - распаляла Рамона себя, - Вот Халик бы вписался, Халик резкий; у них, у азеров, свою женщину не отдают просто так… Хотя… какая там «его женщина», так, переспать время от времени, «для здоровья». Нет, Халик точно вписался бы! – решила она, - И его бы грохнули. Застрелили бы или зарезали как тех троих. Хоть он и резкий. Нет, хорошо что он уехал…

Пришли когда совсем уже стемнело. Чужая речь послышалась в коридоре, зашоркали сланцы, стукнула дверь к кому-то в номер. Внутри всё поджалось.

В приоткрывшуюся дверь просунулась рожа; радостно их четверых, сидящих на кроватях, оглядела, радостно же что-то прогыгыкала в коридор. Ввалились трое.

Свет в номере верхний не зажигали, светил только торшер в углу. Трое арабов, или египтян, чёрт их разберёт, тоже ведь арабы; все с зелёными повязками на лбу; один с автоматом, двое с большими поварскими ножами за поясами брюк. Встали напротив, осклабляясь, глядели. «-Натащья…» У них все русские – Наташи, это и так ясно. И чо. А Гамаля нет. Где-то в другом месте, видимо, беспредельничает. Главное, с автоматом-то этот, один из приехавших; а эти двое – это ведь ясно что из местных, из отельских. Зелёные ленточки на башку повязали – и типа тоже стали мусульманами. Или чёрт их там разберёт кем они были и кем стали.

Выжидательно посмотрели друг на друга – девушки на вторгшихся к ним в комнату, мужчины на девушек. Потом один, тот, что с автоматом, произнёс:

- Money!

Это понятно.

- Вон, возле телевизора! – Наташа показала пальцем. Там, на салфетке они сложили свои ценности: немного долларов, стопочка рублей, золотой кулон, три кольца, две цепочки. Пластиковые карточки и бумажка с пин-кодами. Подавитесь.

Тот, с автоматом, не разглядывая, свернул салфетку со всем на ней лежащим, сунул в карман. Подошёл к Наташе, наклонившись близко, посмотрел в лицо – та не отстранилась, только сжала зубы. Тот удовлетворённо хмыкнул, подошёл к Маринке, посмотрел на неё, равнодушно скользнул взглядом по Лизе, шагнул к Рамоне. Всмотрелся. Проехался взглядом по её голым ногам, чуть ли не облизнулся. Наклонился к ней.

Рамоне доставило большое усилие не треснуть ему по морде, а там будь что будет. Поворачиваясь к своим спутникам, показывая на неё пальцем, на её, вернее, татуировку на шее, на пирсинг, что-то смеясь заговорил. Те тоже засмеялись.

Потом показал пальцем на девчонок – ты, ты и ты. И на коридор – типа вышли вон отсюда. Ага. Выбрал, сука. Рамона стиснула кулаки. Как почувствовав, тот похлопал рукой по висящему на груди автомату, опять осклабился. Всё ясно. Предельно, чо. И рожа у него такая очень уверенная: этот, в отличие от двоих с ножами, бандитничает тут не первый день. Француженки там, итальянки. Немки.

Лиза вышмыгнула из комнаты в коридор первой. Маринка и Наташка поднялись с постелей, на которых сидели, беспомощно оглядываясь на неё, на Рамону. Та сидела с каменным выражением на лице. Плакать, кричать? Ну уж нет.

Не отпустил он их. Ухватил Наташку за руку возле локтя, что-то заговорил двоим спутникам, указывая на девушек; что говорил – явно читалось: «- Эту хочешь? Или эту? Бери любую, что ты?!» Те заулыбались плотоядно; один быстро-быстро закивал, заговорил что-то. Потом заспорили с третьим.

Потом тот, что с автоматом, снял автомат с шеи, протянул одному, кивнул – иди, мол, посторожи в коридоре. Тот принял автомат как палку, сразу видно что не умеет обращаться. Взял Маринку за плечо, подтолкнул в коридор – иди, мол. Оставшийся ухватил Наташку за плечо и по хозяйски потянул её в помещение перед балконом – там стоял диванчик. Наташка беспомощно оглянулась на Рамону, потом на свою постель. Тот, что постарше стал снимать с себя старый потрёпанный гражданский жилет, в карманах которого торчали автоматные магазины. Жилет был тяжёлый, неудобный; он пыхтел; еле поймал вывалившийся из него магазин, положил со стуком на стол перед телевизором. Гортанно сказал что-то второму – явно « -Куда ты её поволок, там же не удобно, давай здесь…»

Тот ответил из-за стены что-то неразборчиво.

Хлопнула, закрываясь, входная дверь в номер.

Снял жилет; потом включил телевизор. Ей, Рамоне, кивнул – раздевайся мол. Ага, сейчас, разбежалась. Рядом, за стеной, ойкнула Наташка, заплакала, судя по звукам, явно вырываясь. Забубнил что-то гортанный голос.

Телевизор прогрелся и выдал:

«-… связи с изменениями в транспортном сообщении. Произошедшие вчера столкновения с сепаратистами из так называемых «Регионов» ставят под вопрос достигнутые ранее в Мувске догово…»

Араб потыкал в кнопки пальцем; сменилось несколько картинок, нашёл что-то отвечающее его вкусам и настроению, что-то протяжно-пронзительное, исполняемое вперебивку то женщиной, то мужчиной под арабскую же музыку. Остался доволен, добавил громкости. Громко что-то спросил своего напарника – там, за стенкой, чуть ли не боролись; спросил насмешливо, вроде как « -А не помочь ли тебе?..»

Тот ответил, задышливо, но так же со смешком.

Рамона, и не думая раздеваться, сидя на постели, подтянула колени к груди, правой рукой стиснула под скомканной простынёй открытый ножик. Она была в джинсовых шортах и в майке. Пусть снимает, ага. В шею гаду, сбоку. Ножик маленький, но острый как бритва; они им ничего твёрже яблок и не резали, вот и не затупился. В шею – и потом в соседнюю комнату. Может, удастся и со вторым успеть. А потом застрелят конечно. И пох.й. Дочку только жалко. И маму. Не узнают, как их беспутная мама и дочь умерла. Ну, давай, сука. Давай, иди.

Араб разделся до трусов, обычных, семейных; из-под них вытарчивал его немалый орган. Подошёл со стороны ног, что-то сказал повелительно – она не поняла и не расслышала; ухватил её за лодыжки, рванул ноги на себя, вытягивая – она шлёпнулась на спину; ожидая, что вот сейчас он навалится на неё и тогда… а ему не понравилось её выражение лица; а может просто был уже опытный – коротко и сильно ударил её ладонью в лицо, в скулу… Голова мотнулась, в голове грохнуло – стукнул неслышно о пол выпавший из руки ножик…

***

В коридоре невнятно вскрикнули, но в номере всё заглушал телевизор, где ритмично-заунывно сменяли друг друга мужчина и женщина. Как-то однажды она, Рамона, спросила Джамала, про что поют в их песнях? Да то же что и в ваших, ответил он – про любовь в основном. Про страдания. Про аллаха ещё, и про любовь к аллаху. Вот, двое в телевизоре громко и ритмично пели что-то видимо про любовь и про страдания.

Майку он порвал не ней. Теперь араб возился с ней, стягивая шорты. В голове звенело; машинально она ухватилась рукой за пояс шорт, не давая себя окончательно раздеть, - араб опять влепил пощёчину – откинулась на спину, едва не потеряв сознание. Пришла в себя, когда он уже стащил с неё шорты, содрал трусики, и, лёжа на ней, подогнув ей ноги, сопя, втискивал в неё свой орган. Завозилась, извиваясь, чуть вывернулась; попыталась его укусить – неудачно; она схватил её за руки и что-то каркая, прижал её к матрасу. Но так ему было неудобно, так он ничего сделать не мог, и потому он отпустил её руки, а одной рукой схватив её за горло и удерживая прижатой к матрасу, другой рукой, правой, вновь ударил её по лицу и зашарил там, внизу, стараясь поймать её за бедро и продолжить… А она, извиваясь под ним, голым скользким от пота телом, одной рукой старалась оторвать его руку от шеи, а другой дотянуться до пола, где валялся упавший ножик… и дотянуться не удавалось, даже до пола не удавалось дотянуться, а ещё нужно было нащупать куда-то упавший ножик; и из-за стенки стонала и что-то кричала Наташка; а араб опять ударил её в лицо и каркнул что-то, и опять зашарил правой, прихватил её бедро; она видела рядом его вытаращенный налитый кровью глаз и полуоткрытый рот в котором скапливалась слюна и стекала по толстой лиловой губе. Лицо было близко, но укусить его не удавалось, и ей, прижатой, не удавалось передвинуться к краю кровати так, чтобы суметь нашарить на полу ножик, никак не удавалось. И тогда она, задыхаясь, просто стала стараться вцепиться ему в лицо, оттолкнуть, отжать его душащую руку от шеи; и уже чувствовала, что сил не хватит… И его страшное лицо с блестящей от пота тёмной кожей, раззявленный рот с капающей слюной… его голова вдруг сильно и резко дёрнулась вперёд, ударив её лбом между глаз – и она отключилась…

Но это было, она чувствовала, лишь на секунду; тут же придя в себя, даже не чувствуя как гудит голова от удара, она вновь стала сильно, упруго извиваться под тяжёлым телом араба, стараясь освободиться – и это вдруг удалось; и рука его, по-прежнему у неё на горле, уже не сжимала её сильно, не душила; и удалось столкнуть руку с горла, и, вцепившись ему в плечи, сдвинуться из-под него; но всё равно он был сильно тяжёлый, но вдруг почему-то стал тяжёло-мягким, и она, всхлипывая от ненависти и омерзения, стала вылазить из-под него, и он, лежа на ней тяжёлой тушей, не сопротивлялся этому… А потом кто-то вообще стал помогать ей, сталкивая с неё тяжёлую тушу, и она выскользнула из-под него и грохнулась на пол. И тут же под руку попался упавший ножик.

Схватила его, порезавшись. Сразу же вскочила, сжимая в кулаке, готовая бить-бить-бить.

Возле кровати, с другой её стороны, стоял Женька.

Араб большим голым манекеном лежал на кровати, на скомканных простынях, ничком, раскинув руки и ноги. В голове у него, в районе затылка, торчал какой-то стержень. И араб не двигался.

- Ой-ой-ой… – заорал было мужской голос из-за стены, едва не перекрикивая звуки телевизора; и тут же оборвался. Рамона затравленно озиралась, всё сжимая ножик, готовая втыкать, кромсать…

Из-за стены выглянул незнакомый большой мужчина в очках. В руках он держал автомат…

- Ну как?.. А. Молодец.

- Ага.

- Этот тоже готов.

Женька взялся за торчащий из головы лежащего стержень и попытался его выдернуть, раскачивая. Не удалось, только голова лежащего помоталась из стороны в сторону как большой жуткий чупа-чупс на палочке. Из раззявленного рта на подушку стекала слюна, один глаз, вытаращенный, казалось по-прежнему следил за Рамоной.

- Вот ведь, не вытаскивается…

- Брось, что ты ерундой занимаешься! – сказал мужчина в очках. В тонких таких интеллигентных очках с золотистой оправе. Здоровенный такой дядька. Рамона тут же вспомнила, что это тот, что на вопрос о профессии  там, в зале ресторана, сказал что он «столяр». Столяр-краснодеревщик, ага. Она глупо хихикнула. Из-за спины дядьки в очках выглянула Наташка, прикрываясь скомканной футболкой.

Тут только она сообразила, что стоит совсем голая, глупо сжимая в кулаке малюсенький ножик. Метнулась в сторону, тут где-то шорты… а, не, они там, под этим… штаны, что ли, всё в шкафу ведь… а, впрочем, плевать-плевать… уй, как голова-то болит! Ого, на лбу шишка какая…

- Нет, я вытащить хочу. Удобная штука.

Женька стал вновь раскачивать железяку, голова араба моталась, и Рамона железку узнала – та самая корявая, ржавая, заострённая на конце арматурина, которой они начинали вскрывать технички с водой. Почти что короткий ломик.

- Не-е-ет, я вытащу! – Женька продолжал её ворочать, но ворочалась только голова мёртвого араба. Тогда Женька упёрся ему в голову ногой в сандалии.

- Это потому что арматурина, она ж рифлёная, - сообщил зачем-то откуда-то тоже взявшийся Валек. На голую Рамону он деликатно старался не смотреть.

- Не сходи с ума, - посоветовал мужчина в очках, - Заняться больше не чем? А вы, девушки, одевайтесь, пожалуйста. Мы сейчас уходим.

- Куда? – глупо спросила Наташка.

- Куда-нибудь. Там определимся. У нас теперь два автомата, боезапас. Ты, парень… как тебя? Валек? Вот помоги им, видишь, они в шоке. Знаешь где их вещи?

- А Аганазар где, Маринка, Лиза? – сообразила спросить наконец Рамона. Ах ты чёрт, я же голая, и на лице эта слизь, тьфу, это ж не то слюна, не то сопли этого араба-то. Дохлого. Её чуть не вырвало. Бегом мимо Валека она прошмыгнула в ванную.

- Назар в коридоре, сторожит этого, и девчонки с ним, - сообщил ей в спину Валек, - Мы тут за вами зашли. Борис Фёдорович вот… и жена его. Она в коридоре. Давайте, в натуре, собирайтесь быстрее, девчонки, эти ж пятеро не все тут… и не два автомата у них тут оставалось. Гамаля, кстати, мы не видели...

- А хотелось бы, да. – Женька наконец вытащил из пробитой головы покойника железяку, вытер её о простыню. – Но, видимо, не судьба. Борис Фёдорович правильно говорит. Драпать надо. На машине.

- Там по ходу дела решим, - Борис Фёдорович был деловит. Теперь, отставив автомат, он попытался надеть на себя жилет араба, но тот оказался мал в спине, и он стал доставать из его карманов магазины, сложил их стопочкой на столе, заозирался в поисках какой-нибудь сумки.

Наташка, обёрнутая уже в простыню, первым делом брезгливо подняла брюки убитого, зашарила по карманам, достала скомканную салфетку с деньгами и украшениями, развернув на столике возле телевизора, стала искать свои колечко и цепочку. Дядька в очках распоряжался:

- Воду всю забрать, консервы. Девочка, ты тоже одевайся, не тяни. Да не шорты – есть у тебя какие-нибудь штаны-то? Нет, чемодан не брать, сумки найдите, есть сумки? На ремне лучше. Тёплое что-нибудь для себя. Зажигалки. Фонарики – у вас есть, я знаю. Парень… достал всё-таки железку? Упорный ты. Иди, реши того, в коридоре. Да-да. Нам пленные без надобности. Что значит?.. давай-давай! Взялся, так уж…  Знаешь ли, в любом деле есть свои правила; а не оставлять у себя в тылу врага, могущего сообщить о составе и вооружении группы – одно из. Вот и выполняй. В темпе.

Весь его интеллигентный вид не вязался с распоряжением убить пленного, и вообще с его командирским тоном.

- Девочку ту, в татуировках и колечках которая, поторопите. Нет, милая, не сланцы! Кроссовки у тебя есть?? И носки надень. Собирайся, потом поплачешь, время на переживания ещё будет. Я надеюсь.

***

Они тряслись в микроавтобусе по пересечёнке; потому потряхивало, но несильно – сидевший за рулём Борис Фёдорович не гнал, потому что была ещё ночь, и ехали не включая фар.

В проходе громоздились упаковки с водой, сумки, одеяла и ещё какие-то коробки, накрытые покрывалами. В одно из них закуталась чуть не с головой Рамона. Африка, бля. Её морозило. Отходняк, да.

- Рамонка, слышь! – шёпотом приставала, стараясь её разговорить, не дать замкнуться, Маринка, - Вот ты тогда про турпоход в девятом классе рассказывала, да?

- Ну? – неохотно отозвалась Рамона. Она думала о доме, о дочке и маме. Которых только что чуть не потеряла. А они чуть не потеряли её.

- Придумала, да? Не было такого? Ну что нога, и пацаны тебя несли? Специально чтобы нас подбодрить?

- Было… - после паузы отозвалась та, - И поход, и нога. Ногу только не я подвернула, пацан один. Ну и мы его несли. Я тоже. А какая разница.

- Правда. Никакой разницы.

*** НОВЫЕ КАБАЦКИЕ ЗНАКОМСТВА

*** НОЧНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ

*** ЖЕНЬКА ДИЛЛИНЖЕР

***   ИНФОРМАЦИЯ И ПСИХОЛОГИЯ

-

*** ВЛАД - АТАМАН УШКУЙНИКОВ

*** БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА В МАЛОМ РЕГИОНЕ

*** БЫСТРЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ БОЛЬШОЙ ПОЛИТИКИ

 Конец 3-й части

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ